разрывными пулями - в верхнем левом углу.

- И все-таки спуститесь в подвал, - повторил он свою просьбу. Лейтенант, в молодости я неплохо стреляла.

Горчаков исполнил её приказание. Все пятеро заняли круговую оборону. Свет хоть и погасили, и глаза уже стали привыкать к темноте, люди во дворе как растворились.

Луиза заняла позицию у слухового окна, привычным движением рук зарядила винтовку, через монокуляр внимательно, как охотник из засады, осмотрела двор, где Горчаков заметил мелькнувшие тени.

- Они за пакгаузом, - шепнул лейтенант, плечом оттесняя графиню от окна.

- Ты мне мешаешь.

В этот момент автоматная очередь ударила по окнам.

- Они ударили по освещенным окнам.

- Теперь попытаются вышибить дверь.

- Пошли туда Корецкого, - командовала графиня.

- Он уже там. С пулеметом. Семагин - в столовой, Алтунин - на крыше, сторожит лестницу.

- Лестница видна и отсюда. Алтунина - к Питеру. Пусть Питер перебирается к нам.

- Это невозможно. Входная дверь наверняка под обстрелом.

Горчаков не увидел, а почувствовал, как в темноте графиня усмехнулась, голос был бодрым. "А она не из робких," - подумал о своей хозяйке. - Еще неизвестно, чем все это кончится".

Бодрость Луизы диктовалась тем, что она знала, как отсюда выбраться, хотя сама, имея четырех телохранителей, выбираться не собиралась: она надеялась на прочность каменных стен. Дед Луизы, Карл, когда строил эту мельницу, рассчитывал, что клану Цвяхов она будет служить по крайней мере два, а то и три столетия.

- На дне подвала есть решетка, - говорила графиня Горчакову. Это лаз в дом. Выход - у меня в спальне. Пусть Питер свяжется с милицией.

- Графиня, линию уже наверное испортили.

- Питер знает, как связаться.

Алтунин, захватив с собой фонарик, спустился в подвал.

Нападавшие не вели огонь и не передвигались. После залпа наступила какая-то странная тишина. За домом что-то горело. В сумеречном свете пламени дым был похож на пар из лопнувшего самовара.

Наконец, нападавшие подали голос:

- Выпустите нашего человека, и мы вас не тронем.

Акцент кавказский, требовательный голос не оставлял сомнения, что незванные гости приехали с самыми решительными намерениями.

- О чем они кричат? - спросила графиня.

- Чтоб мы выпустили их человека.

- Но ведь его же увезли чекисты?

- Везли-то мы, а потом по дороге передали чекистам.

- Тогда скажите им, что у нас его нет.

- Не поверят.

- Значит, будем отбиваться.

Графиня, говорила, как будто она всю жизнь жила под пулями, и у Горчакова, крепла уверенность, что они обязательно отобьются.

Он надеялся на себя, на своих товарищей: все они были проверены в Чечне, под огнем и сейчас повторялась та же Чечня, только уже в глубине России.

Горчаков видел, как графиня, прижавшись щекой к прикладу, плавно нажала на спуск: оглушительно звонко раздался выстрел - звук в этом каменном мешке словно удесятирялся.

Горчаков метнул взгляд туда, куда целилась графиня. В свете разгорающегося пламени он заметил человека в черном. Человек , как будто его толкнули, повалился на спину. Вместо головы, что-то бесформенное.

"Да она же ему полчерепа!"

Из-за каменной кладки опять гортанное:

- Не отдадите - живыми закопаем!

Горчаков знал: это они могут - закапывали попавших в плен тяжелораненых. Хотя чеченские женщины и протестовали, но в горах хозяин мужчина, а у него уже в крови отчаянная жестокость - скопившаяся за двести лет войны с Россией.

Еще в детстве Алеше Горчакову врезался в память рассказ деда, Владимира Харитоновича. Весной сорок третьего года дед воевал на Северном Кавказе. Здесь летом сорок второго прикрывала подступы к перевалу бригада морской пехоты, почти вся она погибла, но немцев к перевалу не подпустила. Зимой, уже наступая, дед оказался в районе прошлогодних боев. Склоны гор пестрели серыми матросскими тельняшками, но ни одного немецкого трупа немцев местные жители похоронили.

Полвека спустя внук воевал в этих предгорьях, и опять земля была усеяна трупами российских солдат. Но это уже была другая война, неизвестно, во имя чего.

А здесь, в Фейергроте, был её отголосок. Нет, пожалуй, просто разбой в глубине России.

После второго выкрика пауза длилась недолго. Нападавшие сосредоточили огонь по входным дверям. Дверь, дубовая, окованная железом, не выдержала, проломилась, загорелась какая-то рухлядь, дым потянуло на верхние этажи.

Горчаков заметил, как двое в черном бросились в пролом. Из-за каменной ограды выскочил было и третий, но графиня успела выстрелить, ранила его в ногу. Хромая, он отскочил за ограду, оставив на земле автомат.

Двое уже были в здании.

- Что-то молчит Корецкий, - над ухом графини крикнул Горчаков. Гляну, что там.

Графиня промолчала. Напряженным взглядом она следила за строением, где могли укрываться нападавшие. Ведь их не двое и не трое.

Пулемет Корецкого молчал. И Горчаков, глотая дым и находя на ощупь ступеньки, спускался вниз.

Уже со второго этажа он увидел пламя. Горела дверь. Двое в черном что-то волокли к выходу. Догадался: схватили Корецкого...

46

К звукам отдаленного боя прислушивался и Мансур Манибаевич Рафиков. Он загнал свой "Мерседесе" в заросли акации. Стоял, ждал. Бой был скоротечный - не более двадцати минут. В Фейергроте что-то горело, по всей вероятности доски.

Потом он видел, как по проселку в направлении Полынной балки промчались четыре мотоцикла. Только на одном седоков было двое. Мансур Манибаевич прикинул: если они выручили Булата, значит, потеряли четверых.

За полуразрушенным мостиком их ждал микроавтобус. Он их доставит прямо к самолету. Потом все будет зависеть от мастерства пилота. Мансур Манибаевич взглянул на часы: опоздали. Самолет уже в небе. Через час он пересечет административную границу.

Мансур Манибаевич безучастным взглядом проводил мотоциклистов. Они были налегке - без гранатометов, без ранцев, только у двоих за спиной автоматы.

Уже при свете дня Мансур Манибаевич проследил, как мотоциклисты подъехали к микроавтобусу, спешились, сбросили в ущелье мотоциклы - так было обусловлено. Прежде чем занять места в салоне, перекурили.

Да, вернуться в Чечню шанс у них был. Но только один из ста. Над Ставропольем их сбили бы и не поглядели бы, что это самолет сельскохозяйственной авиации.

Эти люди никак не должны попасть в руки российских пограничников. Особенно нельзя было сдавать Булата: он так много знал!

Мачсур Манибаевич дождался, когда последний человек вошел в микроавтобус, и повернул ключ взрывателя. Раздался взрыв. Машину охватило пламя.

Мансур Манибаевич молитвенно сложил руки, ладонями провел по лицу:

- Прими, Аллах, их мятежные души.

47

Кабинет капитана Довбышенко