какие-то странные сравнения, братец.
— Это называется «за-бо-та», — каждый слог последнего слова Изуна сопроводил тычком пальцем в мой лоб. — За неё говорят что? Правильно, «спа-си-бо».
— Или «отстань, дай поспать».
— Сухарь, — беззлобно огрызнулся брат и, перевернувшись на другой бок, стал подтягивать к себе моё одеяло.
— Изуна, ну ты не наглей, — проворчал я.
— Мне холодно, — сообщил он, заворачиваясь в плед чуть ли не с головой. — Можешь сходить за моим, если хочешь.
— А может, лучше к себе пойдёшь и дашь мне, наконец, спокойно отдохнуть после тяжёлого дня?
— Не-а, — нагло ответил брат. — Останусь здесь и буду контролировать, чтобы ты действительно спать лёг, а не опять за свои карты взялся.
— Нахал малолетний.
— Да нет, просто заботливый.
Изуна
Опережая прочих воинов клана метров на двести, мы с Мадарой бок о бок пробирались через лес. Торопясь, мы всё же шагали предельно осторожно: где-то неподалёку должны быть Сенджу, которых мы надеялись застать врасплох. Впрочем, сомнительно, что нам это удастся: всё-таки в их клане много сенсоров.
— Если нарвёмся на этих двух братцев, нужно увести их подальше, — негромко говорил Мадара, настороженно глядя вперёд. — Неподалёку есть неплохое каменистое плато; там нет воды, что усложнит применение Суйтона для Тобирамы. Если действительно придётся и сегодня сражаться один на один, постарайся поймать его в Цукиёми…
— Ты мне ещё расскажи, как правильно катану точить, — несколько раздражённо перебил его я. — Думай лучше о своём Хашираме и о том, как его родимого ловить будешь.
К моему удивлению, брат помрачнел и тяжело вздохнул.
— Он как будто играет со мной, — очень тихо произнёс Мадара. — Хаширама сильнее меня, глупо отрицать, но при этом он словно в насмешку не выкладывается в битвах на полную — иначе бы уже победил меня.
— А тебе так этого хочется? — едко уточнил я. — Что, не терпится с честью проиграть более сильному противнику, чтобы потом со спокойной совестью сказать нашим «Извиняйте, ребята, ничего не мог поделать» и побежать заключать мир с этим чокнутым?
— Прекрати, — грозно рыкнул Мадара, но в глазах его по-прежнему была тоска. — Ещё одна подобная фраза, и…
Закончить он не успел: двое Сенджу возникли перед нами в мгновение ока. Никто не произнёс ни слова — лишь сверкнули клинки, а затем мы с братом побежали в сторону плато, заманивая туда своих старых противников; те, к счастью, сразу бросились за нами. Когда же мы четверо выскочили на ровную каменистую землю, Мадара моментально атаковал Хашираму, но тот увернулся и пустил в ход древесные техники.
Повернувшись к своему противнику, медленно извлекавшему из ножен катану, я активировал Мангекью Шаринган. Мир тут же исказился, поплыл; с каждым боем мои глаза видят всё хуже, как и глаза брата.
Сенджу обвёл меня оценивающим взглядом и, сорвавшись с места, напал. Я увернулся, следующий удар принял на собственный клинок, пытаясь подгадать верный момент.
Я знаю, как помочь тебе, Мадара. И Тобирама мне в этом, сам того не зная, поспособствует.
Хаширама
С вершины скалы открывался восхитительный вид на окрестные леса. Где-то там, среди деревьев, течёт неразличимая отсюда речка Накано; её пологие галечные берега наверняка пусты в этот час, как и в большинство, по правде. В ясной вышине парит большой сокол, расправив мощные крылья, оглашая окрестности криком. Как же часто видел я эту картину в детстве…
Сейчас эта земля за нами: с неделю назад мы оттеснили Учих на север, далеко за реку, и пока ещё противники не предпринимали попыток отбить удобную тактическую позицию. Не могли или не хотели? Затрудняюсь сказать: Учихи непредсказуемы, а понять их неизмеримо трудно.
Тобирама появился как всегда абсолютно неслышно, и лишь ощущение чакры подсказало, что брат стоит за моей спиной — белая мрачная тень под полуденным солнцем.
— В последнее время, — произнёс я, словно продолжая только что прерванный разговор, — я всё чаще думаю: что было бы, если бы мы с Учихами в самом деле объединились? Конечно, Мадара очень… своеобразный, но идеи у него хорошие, а Изуна…
— Так же, как и я, считает само предположение возможности этого альянса бредом, — закончил за меня Тобирама. — Ты единственный, кто верит в право этого союза на существование; другие же все, даже Мадара, смотрят на вещи более трезво.
Наконец обернувшись, я посмотрел на брата. Серьёзный, хладнокровный, всегда сосредоточенный — таким должен быть предводитель известного, сильного, уважаемого клана. Понимаю прекрасно, что он совершенно прав, но всё равно пытаюсь перевести разговор в шутку.
— Ты неисправимый скептик, Тоби.
— А ты — неисправимый мечтатель, брат, — он говорит без упрёка, лишь уверенно констатирует факты. Уж лучше бы упрекал.
Я тихо вздохнул и отвернулся к лесу, однако больше ничего не сказал. За Тобираму, если потребуется, я отдам жизнь, как, знаю, и он за меня — но он никогда не поддержит до конца мои идеи.
Тобирама — мой любимый брат; по крови, но, к сожалению, не по духу.
Тобирама
Казалось, на это место пришёлся эпицентр какой-то мировой катастрофы — глобальной, жуткой, наверняка стёршей с лица земли полчеловечества. Но нет, катастрофы не было — был лишь бой двух невероятных шиноби, изменивший рельеф окрестностей до полной неузнаваемости.
Я шёл один под дождём, не спеша, не таясь, зная, что опасности здесь больше нет: мой брат, великий Первый Хокаге, избавил нас от неё. Сейчас чакра Хаширамы ощущалась слабо, лишь тень от обычной сводящей с ума мощи, но была стабильна — он просто устал, ничего серьёзного. Куда больше беспокоился я за его душевное состояние, нежели за физическое.
Брата я обнаружил под самым почти водопадом — ещё одной новой частью рельефа после этой битвы; коленями в грязи, Хаширама сидел, склонив голову, глядя на тело подле себя. В груди у Учихи зияла рана от клинка; от неё кровь расползалась по намокшей рубашке шиноби.
Наконец-то Мадара был мёртв.
Сколько раз я представлял себе эту картину, однако теперь, увидев её вживую, пожалел. Нет, мне плевать на врага; содрогнуться заставило лицо брата, поднявшего на меня взгляд — затравленный, потерянный, больной. По смуглым щекам Хаширамы скатывались прозрачные капли. Не хочу знать, его это слёзы или неба.
Неожиданно захотелось утешить его, подбодрить, сказать что-нибудь, что облегчило бы его боль.
— Я понимаю, что тебе нелегко, но то, что ты сделал, было правильно. Он должен был умереть именно от твоей руки; думаю, он сам этого хотел.
— Хотел, чтобы его остановили? — Хаши выдавил из себя