больше людей. Как-то однажды он с усмешкой заметил ей:

— Фаина Ивановна, заниматься психотерапией в наших условиях — слишком большая роскошь. Вы не успеете осмотреть и трети записавшихся к вам на прием. Кому нужно подобное подвижничество? Они не оценят ваших стараний… Заметьте себе: наши больные вполне удовлетворяются порошками и таблетками, им этого достаточно. Психотерапия не для них, они пока не дошли до нее…

Фаина прислушалась к словам молодого хирурга, не стала столь подолгу задерживать каждого больного, вскоре сама заметила, что они и не жалуются и уходят довольные, если пропишешь им простые таблетки и порошочки. Но когда очередной больной со словами благодарности выходил из ее кабинета, ей почему-то становилось неловко: было похоже, что она в чем-то обманывает и себя, и этих людей, с надеждой заглядывающих ей в глаза… Господи, неужели всю жизнь ей придется по утрам спешить на «линейку», выслушивать, осматривать больных, выписывать рецепты? Бросив все свои дела, бегать на срочные вызовы, ассистировать при ночных операциях?

Встречные прохожие, завидев Фаину Ивановну, здоровались с ней первыми, она торопливо кивала им головой, хотя многих и не знала. Вероятно, когда-то были у нее на приеме, где же ей всех запомнить? Ведь бывают дни, когда она осматривает по сорок-пятьдесят человек, к концу дня так устает, что все больные становятся на одно лицо.

А однажды ей пришлось по этой самой улице пройти вместе с главным врачом. Соснов сам со всеми заговаривал, Фаина Ивановна отходила чуть в сторонку и терпеливо ждала, пока старый врач закончит беседу с каким-нибудь бородатым мужиком или древней старушкой. Это вызывало в ней досаду: как будто эти люди и впрямь могли сообщить врачу что-то важное! Об этой привычке главного врача хирург Световидов однажды со своей обычной усмешкой заметил: «Ничего удивительного. Каждый по-своему зарабатывает себе авторитет среди масс! Наш главврач — неисправимый демократ, играет под любовь к простому народу…» Тогда же Фаина Ивановна подумала про себя, что молодой хирург, как всегда, очень верно подметил характер Соснова. Оно и понятно: Георгий Ильич работает в Атабаевской больнице пятый год, за это время он успел изучить характер главного врача.

Пройдя по Садовой улице до конца, Фаина свернула на Октябрьскую, отсюда до больницы уже близко. За небольшой речушкой, которая дала свое название селу, меж высоких сосен поблескивают широкие окна больничных корпусов. С толком выбрали место строители: здесь всегда тишина, воздух чистый, больным хорошо. Одно плохо: работникам каждый день приходится мерить ногами почти два километра туда и обратно. В сухую погоду еще туда-сюда, а в осеннюю слякоть или весной, в распутицу — без резиновых сапогов ни шагу.

Фаина машинально взглянула на часы: оставалось еще восемь минут до начала «линейки». Всякий раз, переходя мостик через Атабайку, она смотрит на часы, и каждый раз само собой получается, что до начала врачебной «линейки» остается восемь минут. «Привыкла, — с грустью подумала она. — Привыкла, будто сто лет живу в этом Атабаеве».

В воротах, у входа на больничную территорию, ее нагнала зубной врач Лариса Михайловна. Эта молодящаяся женщина почему-то обращалась к Фаине со скрытой издевкой в голосе, во всяком случае, Фаина это чувствовала. Непонятно, чего добивается от нее Преображенская. Вечно она так: с ужимочками, с какими-то намеками, с ухмылочкой… Фаина невзлюбила ее с первого дня. Можно подумать, что Преображенская злится за что-то на всех людей, ищет, чтобы сделать им больно.

«Ах, мне-то какое дело до нее, пусть себе бесится!» — отмахнулась Фаина от неприятных мыслей о зубном враче. Переступив порог длинного, приземистого здания амбулатории, она очутилась в небольшой прихожей. На деревянной вешалке висели пальто, плащи тех, кто уже собрался у главного врача. Вот висит старомодного покроя коричневое пальто Соснова, оно будто переняло манеру своего хозяина сутулиться. Рядом — пальтецо старой акушерки Екатерины Алексеевны, оно тоже под стать своей хозяйке: старенькое, потертое. В сторонке особняком красуется новенький, очень модный плащ Георгия Ильича. Вот кто из всех врачей умеет одеваться со вкусом. А разве это немаловажно для врача? В институте так часто любили повторять слова Чехова: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда…» А Чехов сам был врачом.

Достав из сумочки круглое зеркальце, Фаина быстренько взглянула на себя, поправила чуточку сбившиеся волосы и направилась в кабинет главного. Соснов занимал самый просторный кабинет в амбулатории, поэтому утренние десятиминутки обычно проходили там. За письменным столом уже сидел Алексей Петрович, сбоку от него — Екатерина Алексеевна. Сколько помнит Фаина, старая акушерка постоянно занимает одно и то же место, по соседству с главным врачом. Рассказывают, что оба они пришли в эту больницу чуть ли не в один год. Возле стола, напротив Екатерины Алексеевны, расположился Георгий Ильич, с нарочитым вниманием рассматривает свои ногти. Завидев Фаину, он слегка кивнул ей. Ближе к двери разместились человек десять фельдшеров, сестер, Фаина села рядом со своей палатной сестрой Неверовой Глашей.

Все молчали, бросая неприметные взгляды на Соснова. Наконец, главный врач из-под очков недовольно оглядел собравшихся.

— Все? Кажется, кого-то еще не хватает?

— Лариса Михайловна не явилась…

— В ее возрасте мы старались приходить пораньше.

В этот момент дверь распахнулась, появилась Преображенская. Бросив коротко «здрасте», она бегло оглядела кабинет, заметив свободное место рядом с Георгием Ильичом, направилась туда. Ни к кому особо не обращаясь, Соснов прежним недовольным тоном проговорил:

— Запаздываем. Нас ждут больные… Кто дежурил в прошлую ночь?

— Дежурила я.

Преображенская приподнялась и тут же села на место, всем своим видом давая понять, что она не намерена стоять перед главным врачом, точно школьник перед учителем. Но Соснов словно и не заметил этого.

— Рассказывайте, Преображенская.

— Вечером, около восьми, поступил больной, мужчина шестидесяти лет. Я поместила его в изолятор. Состояние удовлетворительное. В два часа ночи привезли девочку, десяти лет, с высокой температурой. Она сейчас находится в терапевтическом отделении, у врача Петровой.

Преображенская искоса посмотрела на Фаину, изобразив на лице подобие улыбки.

Врачебные десятиминутки в Атабаевской больнице проходили по раз и навсегда заведенному порядку: дежуривший прошлой ночью врач докладывает, как прошло дежурство, какие больные поступили вновь, какие были сделаны назначения. Затем Соснов