Жажда

К СОВЕТСКИМ ЧИТАТЕЛЯМ

Волнение, с каким я пишу эти строки, обращенные к советскому читателю, столь требовательному и взыскательному, воспитанному на лучших образцах своей великой отечественной литературы, я могу сравнить лишь с другим глубоким и еще свежим волнением. Я испытал его лет десять — двенадцать назад, когда, будучи подростком, полным мечтаний и смутных надежд, я погрузился в грандиозный, глубокий и многосторонний, трагический и возвышающий мир «Тихого Дона». Это было мое первое знакомство с творчеством тонкого знатока человеческой души, с величественной картиной Октябрьской революции, с чистым сердцем людей, изменивших историю. Творчество Шолохова, как и творчество других лучших советских авторов, всегда было, есть и будет для меня руководством и поддержкой в часы раздумий и трудностей, знакомых каждому писателю.

Мы живем в эпоху, когда слово писателя действенно и весомо, в эпоху, когда творец искусства не может довольствоваться равнодушным отражением огромных преобразований, свидетелем которых он является. Он должен различать в водовороте фактов, событий, изменений ту непобедимую, неизменную силу, родившуюся и растущую в людях, взявших историю в собственные руки; должен увидеть моральный облик человека, которому не чуждо ничто гуманное, человека, начавшего штурм истории и космоса, творца подлинного человеческого достоинства, творца свободы.

Шестнадцать лет, пройденные моей родиной со дня освобождения, так насыщены событиями, что часто двух-трехлетний период включает в себя целую историю.

Все, что было хорошего и благородного в простом человеке, его моральная сила, его острое чувство социальной справедливости, оптимизм, здоровая философия и заразительный смех, его стремление к свободе, все, что старались задушить, извратить или уничтожить угнетатели в течение бурной и трагической истории румынского народа, — все эти человеческие качества проявились теперь во всей своей полноте. Они стали двигательной, созидательной силой, вызывающей восхищение и философские размышления у писателя, перед которым революция открыла также смысл его подлинного призвания.

И в этом далеко нелегком процессе, в котором, как я уже сказал, писатель не только свидетель, но и творец истории в настоящем смысле этого слова, пример советской литературы всегда оказывает постоянную помощь.

Верный латинскому принципу — «у каждой книги своя судьба», — я не стану говорить о своем романе.

«Крестьянская проблема», то есть нищета и бесправие крестьян и их борьба за человеческие условия жизни, всегда находилась в центре внимания румынской литературы с самого ее зарождения. (Конечно, не в том смысле, в каком старые буржуазно-помещичьи политики стремились оправдать чудовищную отсталость страны, категорически заявляя, что «Румыния — страна исключительно аграрная».) На эту борьбу крестьян, из-за которой не раз орошались кровью страницы истории, господствующие, классы обычно отвечали пулями, в то время как буржуазные писатели, присяжные защитники этих классов, старались убедить всех, что крестьянин — существо первобытное, находящееся на полуживотной стадии развития, не способное на глубокие чувства и стремления. Их другие собратия по перу создали смехотворный опереточный образ крестьянства, пытались противопоставить городу — «гнезду разврата, порока и погибели» — идиллическое, лишенное каких-либо противоречий село, в котором под ласковым взором милосердного бога живут веселые, счастливые селяне. Наконец, третьи старались убедить, что крестьянин находится во власти одного-единственного «инстинкта» — ненасытного чувства собственности, и это чувство вечно и непреложно.

Только овладение марксистской наукой позволило писателям правдиво и масштабно отразить «крестьянскую проблему». Земельная реформа — это великое революционное мероприятие, осуществленное коммунистической партией, не только спасла от нищеты и голода миллионы голодных и босых крестьян, бывших пушечным мясом для фашизма, но и подняла этих людей до сознания собственного достоинства и величия.

Герои, которых я описал в этой книге, прошли с тех пор долгий и сложный путь. Они стали теперь  д р у г и м и  л ю д ь м и  и ждут писателя, который расскажет об их новых стремлениях и взглядах. Я же счел нужным остановиться на периоде, который ознаменовал собой  н а ч а л о  этой эволюции, подобно тому как еще смутный свет зари предвещает яркий, животворный свет летнего дня.

ТИТУС ПОПОВИЧ

ЖАЖДА

Глава I

1

Задолго до первой мировой войны Лунка была небольшой деревушкой, дома ее беспорядочно теснились по берегу Теуза среди огромного леса, вдоль которого вилась проселочная дорога.

Крестьяне разводили скот да пробавлялись грабежом на большой дороге. Отсюда вышло несколько прославленных грабителей, одного из которых повесил в Сегедине сам Имре Богар — известный палач. Двое стариков еще и поныне помнят попа Авраама, который расхаживал по селу в рясе, заткнув за пояс пистолет и саблю.

К семидесятым годам прошлого века лес стали вырубать и вспахивать под пашню, на дорогах появились жандармы с петушиными перьями на шляпах, и жители Лунки присмирели, превратившись в обыкновенных истощенных малярией степняков. Остатками леса завладел какой-то эрцгерцог. Он превратил его в заповедник для охоты и насовал повсюду сторожей. Среди леса, на поляне, стояла часовенка в память нашумевшего в то время кровавого события. Теперь от часовни осталась лишь одна покрытая мохом стена да позеленевший от сырости крест с краткой надписью —

Иоганн

1863 + 1884

Этот Иоганн — старший сын эрцгерцога — застрелился во время охоты на рысей. Однако загонщики еще долго рассказывали, что эрцгерцог сам убил своего Иоганна, так как тот похитил у него любовницу — известную певичку из будапештского кафешантана. Может быть, люди говорили правду. Эрцгерцог после этого долгое время не появлялся на охоте. Только через несколько лет прошел слух, что он «соизволит приехать», и тогдашний староста Клоамбеш, прозванный Лэдоем^[1], выгнал крестьян на дорогу встречать гостя. Вышел и священник с хоругвями, но экипажи проехали мимо так быстро,