пол-литра, я тебе на ползакрутки кран подвинчу».

В последний раз деньги собирали не для дяди Вани, а по другому поводу. Разнося пенсии пенсионерам, почтальон Вера оставила в чьей-то квартире сумку с деньгами. Весь следующий день Вера разносила почту зареванной. Так со слезами на глазах принесла она журнал «Советская женщина» даме-патронессе. Добрая дама сначала всплакнула вместе с почтальоном, потом кинулась по квартирам.

— Давайте скинемся по трешке, и дело не дойдет до суда, Вера — молодая девчонка, жалко!

Дом у нас дай боже! Подъездов не то двадцать, не то двадцать пять, и в каждом — своя дама-патронесса. За два дня дамы собрали нужную сумму и спасли Веру от суда. Встречаю как-то в лифте почтальона Симу, спрашиваю:

— Ну, как Вера, не плачет больше о пропавшей сумке с пенсиями?

— Господи, неужто и вы поверили этой байке? Никакой пропажи пенсионных денег не было. Недавно райсовет переселил Веру из подвала в однокомнатную квартиру в ваш дом. Вера переехала, пригласила слесаря дядю Ваню подключить горячую воду к ванной. Тот пришел, огляделся, сказал:

— Сегодня же иди в мебельный, покупай финский гарнитур.

— На какие шиши?

— Дай трешку на пол-литра, научу, как достать полтысячи.

И дядя Ваня научил. Сочинил байку про пропавшую сумку с деньгами.

— Ах, канальи, ах, разбойники! — сказал я и отправился к даме-патронессе.

— Нужно писать жалобу. Сообщить комсоргу почты об обмане Веры.

Дама-патронесса отказалась писать жалобу на почтальона Веру: «Жалко, молодая девчонка!» Я решил написать сам. Под горячую руку не написал. А потом по тем же соображениям: «Жалко, молодая девчонка», — простил Вере обман. И зря. Дело было не столько в письмоносце Вере, сколько в вошедших с некоторых пор в обиход подписных листах. Дамы-патронессы ходят не только по квартирам, где мы живем, но и по комнатам, где работаем. Сегодня собираются трешки для казначея кассы взаимопомощи, у которой на целую сотню дебет не желает сходиться с кредитом. Через неделю по коридорам и комнатам учреждения ходит новый подписной лист, собираются трешники на покупку ликерного набора ко дню рождения какого-то зам. зава. С подписным листом якобы от имени общественности ходят не только дамы-патронессы, но и отдельно взятые личности по собственной инициативе. Такая теперь мода.

— С миру по трешке!..

Прошла зима, за ней весна. В мае я снял в двадцати километрах от Москвы комнату на даче. На следующий же день спозаранок ко мне приходит гость, здоровается, называет себя:

— Ведмедев! Простите, что побеспокоил, пришел поделиться отцовской радостью. Выдаю в воскресенье дочь Анастасию замуж.

— Поздравляю.

— Дочь у меня хорошая. Отца-мать уважает. Учится на четвертом курсе Второго медицинского института. И жениха она нашла хорошего, правда, не нашей православной веры. Он из венгров, Дьюла. Но я не посмотрел на веру, дал Анастасии согласие на свадьбу.

— Правильно.

— Сам понимаю, что правильно, да боюсь осрамиться. Жена хочет наварить к свадьбе ведро бражки да два ведра холодца. Будь жених своим, нашенским, все было бы правильно, а он иностранец, и я обязан устроить застолье — чин-чинарем. Вот я и обращаюсь к вам по-соседски. Прошу не за себя, а из-за международного престижа, помогите ночному сторожу устроить такое застолье, чтобы жениху было о чем писать к себе за границу. Добрый человек Ивановский из дома № 15 ссудил мне пятерку, товарищ Танечкин из дома № 13 тоже дал пятерку.

И я, как житель дома № 11, не захотел быть хуже жителей дома № 13 и дома № 15 и дал Ведмедеву столько же.

А на следующий день ко мне приходит участковый инспектор милиции Борис Иванович и ведет за ворота к канаве, а в ней на самом дне лежит мой недавний гость Ведмедев.

— Ваша работа?

— В каком смысле?

— В самом прямом и непосредственном. Полтора месяца Ведмедев, как алкаш, находился на принудлечении. Только-только человек пришел домой, а вы преподносите ему на блюдечке с голубой каемкой полсотню на пропой.

— Моих в этой полсотне только пятерка. Я одолжил ее по-соседски на свадьбу дочери Анастасии.

— Какая свадьба, дочери Ведмедева Анастасии десять лет. Ну что другие поверили попрошайке, бог с ними, а ведь вы работник газеты! В прошлом году Ведмедев, дабы разжалобить дачников, придумал историю почище. Он собирал трешки на похороны своей неумершей жены.

— За такие поступки Ведмедева нужно судить.

— Вот вы соберитесь — все обманутые — и напишите прокурору коллективную жалобу.

Я спешил на работу, поэтому отложил составление жалобы на завтрашний день, завтра на послезавтра. А потом злость прошла, и я забыл про Ведмедева.

Прошел месяц. Воскресный день. Всем семейством садимся за обеденный стол. И вдруг в калитку входит молодой человек, приближается к террасе, ставит передо мной гипсовый бюст Маяковского и говорит:

— Сам слепил, если нравится — выручите, купите. Срочно нужна монета.

— Вытащили из кармана казенные деньги?

— Хуже. Кончил художественный институт. Комендант требует освободить место в общежитии, а выехать некуда, вот я и решил купить комнату в кооперативном доме. Другие наши выпускники зарабатывают башли на сладкую жизнь более бесчестным способом. Они рисуют копии с икон и продают их дуракам как подлинники древнего письма. А я не богомаз, не абстракционист! Я работаю классиков литературы в манере Микеланджело и Паоло Трубецкого.

— Сколько просите за классика литературы?

— Ваш сосед из дома № 15 Ивановский дал 25 рублей, сосед из дома № 13 Ганечкин — двадцать.

Я решил на сей раз не соревноваться в щедрости с соседями и дал только пятнадцать.

Автор гипсового Маяковского кивком поблагодарил меня и заспешил на улицу. И вдруг слышу за спиной насмешливый голос соседа Танечкина:

— И вас, значит, охмурил бывший студент?

Ганечкин перешагнул штакетник, подошел к террасе, показал гипсового классика с тыльной стороны, и я прочел плохо затертый, замазанный белилами нижеследующий фирменный знак: «Производство скульптурной мастерской фабрики учебных и наглядных пособий Наркомпроса. Цена 7 р. 50 коп.»

— Ах, каналья, ах, разбойник! — вскипел я.

— Готовьте солдатский ремень, мы сейчас отстегаем этого каналью. Сын сейчас догонит его, приведет.

Ганечкин-младший поймал, привел, запер каналью в дровяной склад. Вдруг гремит калитка. Какая-то женщина бежит к террасе, кричит:

— Где он? Куда вы дели моего дорогого Гошу?

— Ваш Гоша спекулянт. Через пять минут он