шадринцам и за внимание к себе.

Возвратившись из Москвы, я первым делом явился к товарищам и показал драгоценное приобретение для музея.

Автографы Ильича и его сестры заключил под стекло, каждый в особую рамку: ленинский — в золотую, автограф Анны Ильиничны — в рамку из ясеня, а когда в музей приходили посетители, с большим удовольствием рассказывал, как «добывал» эти автографы.

БЛИЖАЙШИЙ СОРАТНИК ИЛЬИЧА

В дореволюционных духовных семинариях преподавалась история русского раскола, так называемого старообрядчества, и религиозного сектантства. Одновременно учили, как вести борьбу с этими явлениями в православной церкви.

Известно, многие секты возникали в качестве протеста против существовавшего в то время государственного режима, а потому привлекали к себе внимание передовых ученых.

В 1900-х годах, когда я был учеником Пермской духовной семинарии, время от времени приходилось читать труды светских исследователей сектантского движения, в том числе Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича.

Потом, когда я с семинарией распростился и учился в светских учебных заведениях, как-то не приходилось встречать эту фамилию. Снова она стала попадаться мне на глаза в качестве подписи управляющего делами Совета Народных Комиссаров, ниже подписи Ленина. Фамилия-то была знакомой, но тогда никак не думалось, что это одно и то же лицо.

В 1930 году в Москве был создан Литературный музей. Основателем его и первым директором был Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич.

Известный советский библиограф Н. В. Здобнов, уроженец Шадринска, был в самых хороших отношениях с Владимиром Дмитриевичем, и когда с 1936 года у меня стали выходить книги по уральскому фольклору, Литературный музей, по совету Н. В. Здобнова, предложил мне делиться фольклорными записями и другими материалами историко-литературного значения. Письма от лица музея всегда подписывал В. Д. Бонч-Бруевич.

Лично познакомиться с В. Д. Бонч-Бруевичем мне довелось лишь незадолго до его смерти, в Москве. Тогда он был директором Музея истории религии Академии наук СССР, помещавшегося в Казанском соборе в Ленинграде. Директорствуя там, он жил в Москве на улице Семашко, в доме № 5.

В переписке с Владимиром Дмитриевичем затрагивались не только деловые, служебные вопросы, но и вопросы личного характера, в чем читатель может убедиться из приводимого здесь письма Бонч-Бруевича от 9 февраля 1953 года.

Больница Санупра Кремля. 9 февраля 1953 г.

В. П. БИРЮКОВУ.

г. Шадринск.

Многоуважаемый Владимир Павлович,

письмо Ваше от 27 января я недавно получил и тотчас же дал распоряжение заведующему рукописным отделением выслать Вам оглавление всего того, что Вы передали нам в первый раз. Присылайте мне все в Москву, что еще наберете на тему антирелигиозную, антицерковную, атеистическую и проч. по профилю нашего Музея вообще, также и по старообрядчеству, сектантству, православию и пр. и пр. «Сны пресвятой богородицы», конечно, тоже нужны… да и вообще все по фольклору, старые рукописи по этому же профилю и пр. То, что я хотел написать о Ленине в связи с фольклором, я сделал и совершенно приготовил к печати. Постараюсь в нынешнем году напечатать, а где именно, еще не знаю. Вы, конечно, высылайте и заговоры, это все нужно для изучения народных верований.

Очень рад, что Вам пришлись по душе мои воспоминания о Мамине-Сибиряке. Большой он был писатель, и большого размаху, весьма одаренный и талантливый человек. Современники (народники) не поняли его и не давали ему дороги, а ведь он чуть ли не первый противопоставил рабочий класс, его жизнь и его борьбу против класса капиталистов и правительственных чиновников, разоблачив тех и других. И это им, народникам, было не по нутру. Большинство его современников не понимали, что рабочий класс, пролетариат, его жизнь и его борьба есть основа прогресса, основа ближайшего будущего. Его современникам эта идея была чужда, кроме такого гения, смотрящего далеко в глубь, в ширь и в будущее нашего народа и революционной борьбы, каким был М. Е. Салтыков-Щедрин.

Вы должны написать, если что знаете о Мамине.

Портрет мой, как только снимусь или пересниму зарисовку художника Яр-Кравченко, Вам вышлю. Хотел бы, чтобы Вы достали № 8 сборника «Звенья». Там я напечатал большую статью о моем сборнике «Избранные произведения русской поэзии» — думаю, что она Вам будет интересна, а также и для современной молодежи. Прочтите ее. А в № 3 «Звенья» есть интересные записки о Пушкине — Долгорукова — его дневник. Вам, любителю русской литературы, будет весьма интересен этот невник. Не знаю, имеются ли еще эти сборники в продаже, может быть, в Москве в Гослитиздате.

Вас интересует моя фамилия. Я мало на этот счет что могу сказать Вам. Знаю лишь то, что слово Бонч — эта означает герб, принадлежность, род. Таких родов была несколько: Бонч-Бруевич, Бонч-Квятковские, Бонч-Осмоловские и еще какой-то Бонч. Если говорить о предках, то мои предки, выходцы из южных славян, кажется, из Сербии переселились в Россию до Ивана Грозного и занимались «ратным» делом, т. е. были военные. При осаде Казани мой предок был «пушкарем», т. е. артиллерийским офицером, чем-то отличился, и ему в его герб, под щитом, были прибавлены, нарисованы груды ядер и пушки. Другие аксессуары состояли из знамен, ружей и штыков, сабель и султанов из страусовых перьев наверху, на щите, кроме того звезды, стоящий лев и еще что-то. Все это я видел давным-давно, у моего покойного отца, у которого хранились, как у старшего в роде, печати и другие документы, причем многие документы на польском языке, так как мои предки жили в Белоруссии в Могилевской и Смоленской губерниях, где им были пожалованы имения, после раздробившиеся в силу многодетности семей предков — у моего деда было девять сыновей и девять дочерей. Такое многодетство было в более ранних поколениях. В этих губерниях вплоть до конца XVIII века государственное делопроизводство велось по закону на польском языке.

Предки мои боролись с унией, не признавали польской юрисдикции, почему сильно враждовали с соседями, польскими магнатами-помещиками, которые стремились ополячить белорусское население. Мой отец 12-ти лет был отдан в школу казеннокоштным в г. Смоленск, откуда за отличное учение, окончив школу топографов, был переведен в Москву, куда направлен в походном порядке, т. е. пешком с воинской частью, следовавшей в Москву.

Здесь он был участником в работе над первым в России геодезическим глобусом, на котором расположена Россия с Сибирью.