Ксения Кулимова Пламенный покров

1

Ветер грубо толкал сзади, свирепо сдирал кожу наглейшим дьявольским морозом. Снег вязкой смолой цеплялся за ноги, лип на лицо влажными, трепещущими каплями. Пряная сырость неуютно душила, чёрное небо мрачно, с немой угрозой, крушилось обвалом суровых туч.

Погода не из приятных. Душа изрядно утомляется, измученная этим мерзким природным упадком… Если бы не маленький, терпеливо мерцающий в такой яростной буре, огонёк, мир бы содрогнулся и упал, бесчестно убитый бедствием.

Пламя даёт надежду.

Даглас шёл через порывы метели, бесовскими скачками таранящие ему грудь. Как бы он ни пытался запахнуться потеплее в истрёпанное замшевое пальто, холод просачивался через кожу сырыми струями, дряблым льдом схватывая горячие жилы, тряска разрывала спину в щепки.

— Очаровательно, не так ли? — сам с собой вслух угрюмо размышлял мужчина, выплёвывая беспардонно залетающие в рот снежинки. — Люблю зиму… как святую воду, твою мать.

Даглас сердито пнул снег под ногами и продолжил идти, со свистом выдыхая из носа прозрачный серый дымок и мелкие юркие искры.

Кругом на несколько километров мчался в буре сизый океан степи, град белыми всплесками замирал в трепетном ужасе и продолжал швыряться о землю.

— Шапку надеть надо было… — недовольно поджал губы скиталец, пытаясь с унизительной тщетностью соорудить на чёрных лохматых волосах что-то наподобие зонтика из ладоней. — Вот же я валенок, а… Дурак и уши холодные…

Нога неожиданно уткнулась во что-то мягкое, но совсем не похожее на снег, не рыхлое и мокрое.

Даглас осторожно опустился на корточки перед находкой, заинтригованно разглядывая покрытую коркой льда фигуру. Алой, потресканной от мороза, рукой со скрюченными заиндевевшими пальцами мужчина стряхнул слой снега с лежащего на боку, съёжившись, человека.

Девушка, на вид всего тринадцати лет, худенькая, с тонким коротким носом, обрызганным веснушками, диковато острыми чертами лица, коротко стриженными под сантиметр рыжими волосами. Одета совсем скудно — большая серая форма детской колонии не по размеру, босые ноги. В таком рванье немудрено замёрзнуть, кожа у бедняги совсем выцвела в тон повешенному мертвецу, но на длинной шее ещё виднелась настойчиво дрожащая венка.

— Живая… — уважительно поднял брови Даглас. Что-то внутри него скользко дёрнулось от изумления и трогательной радости, что такое с виду крохотное, безобразно немощное существо остервенело не подпускало смерть к себе, мол, перетопчешься.

Мужчина наскоро набросал в натруженно трещащей голове небольшой план и торопливо поднял девочку с земли, после чего усадил её боком к себе, накрыл полами пальто и слегка навис головой сверху, чтоб плечами прикрывать её от дико набрасывающегося снега.

Даглас аккуратно сдвинул щеколду, закрывающую широкую печную дверь под его рёбрами. Через забитые сажей щели пахнуло жарким маревом, и открытое пламя, мирно урча, пристроилось рядом с худым озябшим телом. Розовые брызги огня, похожие на беснующихся в хаосе мотыльков, невзначай касались града, и он исчезал красной шипящей вспышкой.

Даглас вяло отёр со лба липкую испарину. Изо рта у него резво вьющейся пеной вылетали дымные полосы пара.

В очередной раз нагреваться, как котёл паровоза, ему претило, но он проникновенно чувствовал, как тает зверски пожравший беднягу лёд, и робко пробивается сквозь него ослабшая живая душа. Импульсивный, чрезмерно встревоженный поступок неожиданно пробудил измученное умирающее дыхание девочки.

Он просто не мог оставить её погибать. Всю жизнь изнывать до беспамятства тем, что из-за губительной паранойи не спас брошенного в снегах человека, хотя мог, Даглас не собирался.

Озябшая девочка дремотно вздрогнула, бессознательно прижала руки к груди, не раскрывая запавших в тёмные ямы изнеможения глаз. Всё ещё понуро, надломленно спит, но сердце, почуявшее долгожданное, милостивое тепло, начало биться торопко, обеспокоенно.

— Вот так, — Даглас сердобольно улыбнулся и неторопливо поднял девочку на руки, с надсадным кряхтением и железным скрипом разогнувшись. Её голова сонно уткнулась мужчине в грудь, легла на вязаный белый свитер, нагретый маревом печного жара. Мужчина запер дверцу и спустил шерстяную водолазку, чтобы багровое пылающее нутро не продуло, и огненная бессовестная тварь не начала голодно жевать оттаявшей бедняге бок.

Даглас двинулся дальше через надрывный град, заботливо прикрыв плечи девушки полой пальто. Он понятия не имел, как долго ему ещё вышагивать до первого населённого пункта, единственное, что он осознал через пять минут бестолковой войны со стихией — что превратится в один большой синяк.

— За полчаса стать боксёрской грушей… Это мы можем… — Даглас посмотрел на прикорнувшую под его пальто девушку, бережно затаив дыхание, чтоб не опалить её лицо злокозненно ползущими изо рта горькими чёрными струями дыма. Что с ней делать дальше он не представлял, неистово терялся в туго спутанных, дремучих догадках, но ничего путного в голове не вспыхивало.

Верное решение само найдётся, когда Даглас добредёт до людей. Главное не потеряться в этой истерически ревущей и безобразно скачущей метели.

Маленький соседний городок беспорядочно попадал в снег, увязнув там под угрюмой тяжестью набитых сугробами крыш. Белизна, притоптанная копытами, сапогами и шинами, размазалась в рыхлую грязь, на которую прозрачными рябыми бликами ложились жёлтые квадраты из окон.

Фонари под козырьками трещали болезненным красноватым светом, снежная пыль беспорядочно мерцающей оравой вертелась в небе, раскидывая мутные ночные облака в издёрганные клочки. Расхлябанная мрачная бездна покрылась сумеречными синими разводами, природа окончательно пришла в себя.

Даглас учтиво постучал облезлыми сапогами, обратившимися в мокрую кожаную кашу, о порожек маленькой двухэтажной гостиницы. С виду заведение казалось единственным хоть чего-то стоящим местом в этом городке, даже побелка стен снаружи новая, опрятная.

— Проходите, не стойте в проходе, холодно же, — безучастно попенял гостю молодой человек за столом администрации, не отрывая огромных рыбьих глаз, украшенных толстыми линзами очков, от развёрнутой газеты.

Внутри скромно притулились в углу потёртые тканевые кресла и столик с облупившимся лаком, на полу разложен пёстрый, но уже давно серовато выцветший ворсовый ковёр, и самый его правый край доставал до широкой деревянной лестницы на второй этаж. Сбоку несколько одинаковых дверей вели в комнаты, и только номера на них выцарапаны