Малыша она, значит, послушается, а родители что, ничего не значат? Яна, молчи, я её позову.

Я улыбнулась и кивнула.

Он ушёл, а я вспомнила, как мы приехали обратно в питомник из города, зарегистрировав брак.

— Ну вот, — почти жалобно сказал Дитрих. — Вот и меня постигла эта участь.

— Какая?

— Стать одним из мужей прайда.

Я засмеялась. Он взял меня на руки и понёс. Малыш настороженно шмыгал кругом. Он ждал, когда маленький мужчина устанет. Маленькие мужчины быстро устают. И тогда Малыш понесёт свою хорошую. Конечно, жаль, что у хорошей всего одно яичко, но зато это самочка…

— Малыш! — возопила я.

— Что? — удивился Дитрих. И тут же понял. По фону.

Малыш так и не дождался своей очереди.

…галерея открылась. Я перелистала несколько страниц с уже известными мне работами, а потом пошли новые. Я щёлкнула по первой на странице картинке и открыла её на весь экран.

И у меня занялся дух.

Сказать, что я была потрясена, значит не сказать ничего.

Местер Санди всё-таки написал эту картину. Всё-таки успел. По памяти. И даже успел отправить её с Фронтира своему агенту до того, как ррит взяли город…

Здесь были какие-то аллюзии. Определённо. Я их чувствовала, смутно сознавала, но не могла вспомнить картин, на которые намекал Санди. Я не искусствовед, и вообще знаток небольшой. Даже подумалось, что надо бы прочитать какую-нибудь статью специалиста. Почти мучительное чувство ускользающей отгадки.

Чуть изменились пропорции. Наши тела стали стройнее, более вытянутыми. Я стояла прямо, разведя руки в стороны и согнув в локтях. Одна ладонь смотрела вниз, другая — вверх. Аджи, приподнявшийся на задние лапы, изгибался за моей спиной в позе выжидания, с грацией, на которую не способен даже нукта. Под нами светился узкий серп месяца, выгнутой стороной к ногам. Мои волосы, ставшие слишком длинными не только для экстрим-оператора, но даже для живой женщины, струились по телу, опускаясь ниже колен. Несколько прядей отводил в сторону ветер.

На мне была парадная форма без знаков отличия. И без берета. Наглухо застёгнутый белый костюм. И местер Санди очень похоже нарисовал моё лицо. Оно тоже казалось наглухо застёгнутым. Но я смотрела, смотрела сама на себя, точно из зеркала. Мой собственный взгляд. Обычный.

А за нами раскинулось звёздное небо. И каждая звезда — глаз, внимательный и недобрый.

Композиция была идеально уравновешена. Но небо дышало опасностью.

Мы не стали «девушкой и смертью», как я почему-то думала.

Картина называлась «Страж».

Местер Санди рисовал не меня и даже не экстрим-оператора. Здесь я неважна. И Аджи неважен. Никто не знает, что это мы, и не вспомнит о нас. Мы ничего не значим.

Но всё равно величайшая честь — вот так остаться. Навечно. Потому что должен быть не только Победитель, но и Страж.

— Лили Марлен Вольф! — заорал Дитрих на весь питомник. — Если ты немедленно не явишься к обеду, то обеда не получишь!

24.07.05