- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »
Джеффри Чосер. Книга о королеве.
Вступление
Клянусь: уразуметь невмочь, Как не погибну! День и ночь Вотще и втуне кличу сон! И, бодрствованьем изнурен, Не примечаю, что и как Творится вкруг; полночный мрак И свет полдневный наравне Все чувства притупляют мне. Я ни восторгов, ни скорбей Не знаю больше, хоть убей; Сражен бессонницей, живу, Готовый бредить наяву; И чудится, сойду с ума, Коль не придет ко мне дрема. Отколь сия взялась невзгода?Вы сами знаете: природа Велела всякому из нас Покой вкушать в урочный час; А коль покоя не вкусил – Надолго ли достанет сил? Всю живость, весь былой задор Утратил я с давнишних пор. И поутру, и ввечеру Во страхе мыслю: днесь умру И вечный обрету покой! Согбенный черною тоской, Не в силах я расправить грудь. И думы горькие отнюдь Не покидают головы…
«Но что же, – подивитесь вы, – С повествователем стряслось?» Увы, нелегок ваш вопрос, И как ответствовать, не вем Наверняка; но все же нем Не буду: мню, о добрый друг, Сия бессонница – недуг, Которым целых восемь лет Злосчастный мается поэт. К единственному же врачу, К целебнице… Но не хочу Сердечную тревожить боль! Прошу, о добрый друг: дозволь К повествованью выйти вспять.
…Намедни, уж не чая спать, Я сел в постели. Мой слуга, Чтоб ночь казалась не долга, Принес роман старинный вмиг – Поскольку я любитель книг, Не любящий тавлей и зерни, Несмысленной любезных черни. Да, чтение – удел господ!
То был сказаний древних свод, Уложенных в чеканный стих Поэтами времен былых, Чтоб сохранялся каждый миф, Доколе разум в мире жив. Латинский мне вещал язык Про жизнь владычиц, и владык, И олимпийцев. На сей раз Меж прочих я сыскал рассказ О дивном деле, бывшем встарь:
Жил некогда в Элладе царь Кеик; и лучшую средь жен Себе в супруги выбрал он. Супругу звали Алкионой. И вскоре вздумал по соленой Пуститься хляби, морем плыть Кеик – мой стих утратит прыть, Поведав перечень причин. Короче: грянул гнев пучин! Не стало проку от весла, И мачту буря прочь снесла. Корабль разбился на куски – Ни человека, ни доски! Так царь Кеик пошел ко дну.
Предчувствие томит жену: «Куда поделся? Уж немало Тревожных суток миновало! Ведь не за тридевять земель Уплыл – а нет его досель!» Предчувствие жену гнетет И дни, и ночи напролет: «Уж не приплыть назад царю!» Но здесь перо свое смирю: Сумею высказать едва ль, Насколько мне беднягу жаль. Когда минул предельный срок, Гонцов на запад и восток – Но втуне! – выслала вдова…
«Увы! Ужели я права? Мой муж, любовь моя, мой бог – Ужель на дно морское лег? Я хлеба есть не стану впредь, Клянусь, о Гера – лишь ответь! Даю немедля сей обет – Лишь молви: жив он, или нет?» …Я оторвал от книги взор, И слезы тихие отер. В бессоннице – изрядный вред, Но сколь на свете горших бед!
Ни слова не слыхать от Геры. Терзаясь паче всякой меры, Царица пала ниц: «Увы! Гонцы не принесли молвы, И та, чей брат и муж – Кронид, Увы, безмолвие хранит! О смилуйся же, госпожа!»
Теряя разум, вся дрожа, Кричит она: «Молю, нарушь Молчание! О, где мой муж? Узрю ль его? Привечу ли? Иль мужа волны погребли? Прекраснейшую из телиц Пожертвую! И к сонму жриц Твоих причтусь душой и телом! Служительницы в свете целом Такой не сыщешь ты вовек! О, если б голос твой изрек, Что с мужем… Или в вещем сне Дозволь царю явиться мне, Поведать: жив он, иль погиб!» Вдова, издав горчайший всхлип, Сомлела. К ближней из лежанок Отнес царицу рой служанок – Притихший рой печальных дев – И там, заботливо раздев, Они устроили ее. И понемногу забытье Дрема сменила. Знать, дотла Страданьем выжжена была Душа царицы… Иль, дабы Скорей ответить на мольбы, Вмешалась Гера, коей зов
Понесся к вестнику богов – И тот, представши Гере враз, Подробный выслушал наказ: «К Морфею, богу сна, ступай В угрюмый киммерийский край. Скажи: пускай спешит Морфей В просторы грозные морей, Пускай во мгле глубоких вод Царя погибшего найдет, И внидет пусть в осклизлый труп Того, кто был супруге люб Настоль. И взору спящей навь Пускай предстанет, словно въявь, И пусть поведает сполна, Как разнесла корабль волна, И смерть явилась, точно тать! И пусть речет: напрасно ждать Прекраснейшего из царей… Ступай же, и ступай скорей».
Тотчас гонец пустился в путь, И не посмел передохнуть Отнюдь, покуда не сошел В пространный и суровый дол Меж двух утесов. Полумрак Долину полнил; там ни злак, Ни древо не росли вовек; Там люди не селились; рек Там не бежало – но со скал Родник таинственный свергал Свою снотворную струю К пещере некой в том краю – Сие богов была обитель: Морфей, и с ним – его родитель, Гипнос, покойно почивали В пещере, чуждые печали, Забот и божеских работ.
И столь был темен этот грот, Что мог казаться истым адом. И сколько снов с богами рядом Покоилось недвижным сонмом, Преизощрясь в искусстве сонном! Иной сидел, иной поник, Иной сокрыл рукою лик, Иной же руки разметал…
Гонец ворвался, точно шквал: «Эгей! Вставайте!» – грянул глас. Увы! У спящих слух угас. «Морфей! Ленивец! Спишь, сурок?» И вострубил посланец в рог, И рявкнул яростно: «Восстань!» «Кто кличет в эдакую рань?» – Морфей ответствовал, один Отверзнув глаз.– «Не господин, Но повелитель, ибо весть От госпожи притек донесть…» И, передав приказ точь-в-точь, Гонец, как вихрь, умчался прочь – В обратный устремился путь.
Морфею же дрему стряхнуть И действовать пришлось тогда. Морская отдала вода Царя, почившего на лоне Подводных трав. И Алкионе В час пробуждения пичуг Предстал утраченный супруг. Бескровнолик, и прям, и строг, Он медленно вступил в чертог И рек: «Любимая! Теперь Отринь сомнения, поверь: Я взят пучиною морской. О, не терзай себя тоской, Не множь безрадостные дни! Лишь не забудь, похорони Мой труп, коль скоро будет он До брега морем донесен. Прощай! И поскорее
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »