землеройка;
Хохлатый чибис, бегающий бойко,
И ласточка, что летом ловит мух,
И сельский вестник времени, петух;
И гусь, который встарь квиритов спас, И отпрыск Афродиты, воробей, И перепел, и дятел, и бекас, И вран, глашатай смерти и скорбей, И вяхирь, больший прочих голубей; Фазан, жилец поречий и долин, И пышнохвостый, радужный павлин;
Кукушка, что не вьёт вовеки гнёзд, И попугай, дитя иных земель; И дрозд-рябинник; также пёстрый дрозд; И клёст, кому тольми любезна ель; Прожорливый баклан, и коростель, Отшельником живущий; и нырок... Всех перечесть – не хватит сотни строк.
Одно лишь повторю: в орде крылатой Всяк обладатель клюва и пера Явился на поляну, что палатой Богине служит; и пришла пора – Зело сия традиция стара,– Когда и царь пернатый, и пичуга Должны избрать супругу иль супруга.
Но к делу: у Природы на запястье Орлица восседала из орлиц, Что даровать супружеское счастье Могла бы самому владыке птиц; Пред нею впору было рухнуть ниц: Сама Природа, не смутясь нимало, При всём собраньи в клюв её лобзала.
Природа, коей все земные блага В распоряженье Богом отданы – И свет, и жар, и хлад, и сушь, и влага,– Рекла среди наставшей тишины: "– Взыскующие мужа иль жены, Внимайте мне! Я речь содею краткой, Дабы никто не задремал украдкой.
В урочный день вы снова собрались – Так было, есть, и будет впредь, вовеки,– Чтоб, выбрав пару, с ней умчаться в высь; Свободен выбор ваш, и только некий Предмет моей особенной опеки, Прекраснейшую меж пернатых дам, Лишь лучшему из лучших я отдам.
А ястребиный царственный орёл, Превосходящий прочих, и весьма – Орёл, что все достоинства обрёл, Какие властна дать лишь я сама, Орёл, чьи крылья не слабей ума, Орёл, гордится коим птичья рать, Подругу первым будет выбирать.
А после – остальным придёт черёд Искать супруг среди своих племён; Увы, никто не знает наперёд, Обласкан иль отвергнут будет он; А кто любовью издавна пленён, Дай Бог тому взаимность обрести! И, хоть в особой сей орёл чести,
Но всё же, по давнишнему условью, Коль претендент объявится иной, А дама на него низзрит с любовью – Счастливец назовёт её женой, Будь он подорлик, иль орёл степной: Я так постановила в оны годы, И не могу стеснять ничьей свободы".
И кротко, точно крохотная птаха, Изрек орёл, склоняючи главу: "– Царицы ради, а не ради страха, Рассудком здрав, и мысля наяву, Сию орлицу милой назову! Внимать ея веленьям буду впредь; Готов для ней и жить, и умереть.
Взываю к восхитительной невесте: О смилуйся, избавь от лютых мук! А коль откажешь – то убей на месте. Ужель речей моих никчёмен звук? Не постигаю, как сердечный стук Досель не сокрушил моей груди. О дивная, взываю: пощади!
А если горем по моей вине Исполнится безгрешный сей сосуд, Иль новая любовь придёт ко мне, Молю: свершите надо мною суд – Пусть голову мне клювами снесут! Да только не настать такому дню: Её ль обижу, ей ли изменю?
Как я люблю, едва ли кто любил; Но не любви прошу, а снисхожденья У дамы – ибо ей навряд ли мил. И столь цепей любовных прочны звенья, Что стану близ любимой словно тень я Летать, любви служа везде и всюду. Я всё сказал, и ждать решенья буду".
И, точно роза свежая, когда Её окатит солнце знойным светом, Орлица раскраснелась от стыда При словоизлияньи пылком этом; Она смущённо мешкала с ответом; Природа же рекла: "– Не бойся, дочь, Поскольку я берусь тебе помочь".
Другой орёл, помельче, рек тотчас: "– Милейший, ты взывал к орлице даром; Люблю её сильней во много раз – По крайности, с никак не меньшим жаром,– И дольше ей служу... О друге старом Задумайся, орлица: лишь один И есть на свете верный паладин!
А если на жену примусь роптать, Иль худшим согрешу пред ней манером – Да буду вздёрнут, как презренный тать! И, преданности ежели примером Не послужу всем прочим кавалерам, То всё моё добро жене вручу – Меня же пусть вручают палачу". Вития третий молвил первым двум: "– Положимте скорей предел раздору, Поскольку гневный все подъемлют шум, И всем потребна пара в эту пору. Природа внемлет яростному хору, И просит, чтобы речи мы скончали... Но коль смолчу – скончаюсь от печали.
Нимало не горжусь я службой давней, Но дольше всех любовью был томим, И зрил заслугу вящую всегда в ней. Всего полгода службы за другим – А я терзался двадцать долгих зим. Ужель награды более достоин Не ветеран любви, а юный воин?
Я не кичусь, я движим не гордыней: Ведь я доселе был не ко двору; Но я бы стал опорой и твердыней Орлице – утверждаю на миру! – Служа лишь ей, доколе не умру. Такая жизнь была б наверняка Орлице и любезна, и легка".
Поверьте, не слыхал я отродясь – Хотя, возможно, слыхивали предки, – Чтоб о любви такая речь велась! А доводы опять звучали с ветки: Учтивы, искренни, разумны, метки... С утра начавшись, длилась эта пря Доколь зажглась на западе заря.
И грозно грянул гневный птичий гомон; Листва с ветвей посыпалась окрест, И каждый ствол, казалось, будет сломан. "– Эй, вы! – орали: – Как не надоест? Уймитесь же, уважьте наш протест! Ужель судья промолвит 'нет' иль 'да', Коль скоро доказательств – ни следа?"
И, наконец, кукушка, гусь и утка "– Кря-кря! – вскричали: – Га-га-га! Ку-ку!" Я встрепенулся и подумал: "ну-тка!" "– Реки!" – сказали птицы гусаку. "– Ох, и придали веса пустяку,– Он рек. – Я водоплавных представитель. Меня судьей назначить не хотите ль?"
Рекла кукушка: "– Погоди-ка, сват! Тебя – да в судьи? Не бывать сему! Я – насекомоядных депутат, И долг судейский на себя возьму. Я успокою эту кутерьму!" Но тут голубка молвила: " – Постой! Я птицей скромной числюсь, и простой,
Ядущей зёрна лишь, да семена; Бесхитростен мой ум, чиста душа – И запросто заметить я вольна: За дело принимайся не спеша, Когда не смыслишь в деле ни шиша! Иль нет: не принимайся вообще, Чтоб не трудиться втуне и вотще.
Природа, внемля перепалке птиц, Которой забавлялась вся поляна, Промолвила: "– Угомонитесь! Цыц! Рядите без обиды и обмана, От
И гусь, который встарь квиритов спас, И отпрыск Афродиты, воробей, И перепел, и дятел, и бекас, И вран, глашатай смерти и скорбей, И вяхирь, больший прочих голубей; Фазан, жилец поречий и долин, И пышнохвостый, радужный павлин;
Кукушка, что не вьёт вовеки гнёзд, И попугай, дитя иных земель; И дрозд-рябинник; также пёстрый дрозд; И клёст, кому тольми любезна ель; Прожорливый баклан, и коростель, Отшельником живущий; и нырок... Всех перечесть – не хватит сотни строк.
Одно лишь повторю: в орде крылатой Всяк обладатель клюва и пера Явился на поляну, что палатой Богине служит; и пришла пора – Зело сия традиция стара,– Когда и царь пернатый, и пичуга Должны избрать супругу иль супруга.
Но к делу: у Природы на запястье Орлица восседала из орлиц, Что даровать супружеское счастье Могла бы самому владыке птиц; Пред нею впору было рухнуть ниц: Сама Природа, не смутясь нимало, При всём собраньи в клюв её лобзала.
Природа, коей все земные блага В распоряженье Богом отданы – И свет, и жар, и хлад, и сушь, и влага,– Рекла среди наставшей тишины: "– Взыскующие мужа иль жены, Внимайте мне! Я речь содею краткой, Дабы никто не задремал украдкой.
В урочный день вы снова собрались – Так было, есть, и будет впредь, вовеки,– Чтоб, выбрав пару, с ней умчаться в высь; Свободен выбор ваш, и только некий Предмет моей особенной опеки, Прекраснейшую меж пернатых дам, Лишь лучшему из лучших я отдам.
А ястребиный царственный орёл, Превосходящий прочих, и весьма – Орёл, что все достоинства обрёл, Какие властна дать лишь я сама, Орёл, чьи крылья не слабей ума, Орёл, гордится коим птичья рать, Подругу первым будет выбирать.
А после – остальным придёт черёд Искать супруг среди своих племён; Увы, никто не знает наперёд, Обласкан иль отвергнут будет он; А кто любовью издавна пленён, Дай Бог тому взаимность обрести! И, хоть в особой сей орёл чести,
Но всё же, по давнишнему условью, Коль претендент объявится иной, А дама на него низзрит с любовью – Счастливец назовёт её женой, Будь он подорлик, иль орёл степной: Я так постановила в оны годы, И не могу стеснять ничьей свободы".
И кротко, точно крохотная птаха, Изрек орёл, склоняючи главу: "– Царицы ради, а не ради страха, Рассудком здрав, и мысля наяву, Сию орлицу милой назову! Внимать ея веленьям буду впредь; Готов для ней и жить, и умереть.
Взываю к восхитительной невесте: О смилуйся, избавь от лютых мук! А коль откажешь – то убей на месте. Ужель речей моих никчёмен звук? Не постигаю, как сердечный стук Досель не сокрушил моей груди. О дивная, взываю: пощади!
А если горем по моей вине Исполнится безгрешный сей сосуд, Иль новая любовь придёт ко мне, Молю: свершите надо мною суд – Пусть голову мне клювами снесут! Да только не настать такому дню: Её ль обижу, ей ли изменю?
Как я люблю, едва ли кто любил; Но не любви прошу, а снисхожденья У дамы – ибо ей навряд ли мил. И столь цепей любовных прочны звенья, Что стану близ любимой словно тень я Летать, любви служа везде и всюду. Я всё сказал, и ждать решенья буду".
И, точно роза свежая, когда Её окатит солнце знойным светом, Орлица раскраснелась от стыда При словоизлияньи пылком этом; Она смущённо мешкала с ответом; Природа же рекла: "– Не бойся, дочь, Поскольку я берусь тебе помочь".
Другой орёл, помельче, рек тотчас: "– Милейший, ты взывал к орлице даром; Люблю её сильней во много раз – По крайности, с никак не меньшим жаром,– И дольше ей служу... О друге старом Задумайся, орлица: лишь один И есть на свете верный паладин!
А если на жену примусь роптать, Иль худшим согрешу пред ней манером – Да буду вздёрнут, как презренный тать! И, преданности ежели примером Не послужу всем прочим кавалерам, То всё моё добро жене вручу – Меня же пусть вручают палачу". Вития третий молвил первым двум: "– Положимте скорей предел раздору, Поскольку гневный все подъемлют шум, И всем потребна пара в эту пору. Природа внемлет яростному хору, И просит, чтобы речи мы скончали... Но коль смолчу – скончаюсь от печали.
Нимало не горжусь я службой давней, Но дольше всех любовью был томим, И зрил заслугу вящую всегда в ней. Всего полгода службы за другим – А я терзался двадцать долгих зим. Ужель награды более достоин Не ветеран любви, а юный воин?
Я не кичусь, я движим не гордыней: Ведь я доселе был не ко двору; Но я бы стал опорой и твердыней Орлице – утверждаю на миру! – Служа лишь ей, доколе не умру. Такая жизнь была б наверняка Орлице и любезна, и легка".
Поверьте, не слыхал я отродясь – Хотя, возможно, слыхивали предки, – Чтоб о любви такая речь велась! А доводы опять звучали с ветки: Учтивы, искренни, разумны, метки... С утра начавшись, длилась эта пря Доколь зажглась на западе заря.
И грозно грянул гневный птичий гомон; Листва с ветвей посыпалась окрест, И каждый ствол, казалось, будет сломан. "– Эй, вы! – орали: – Как не надоест? Уймитесь же, уважьте наш протест! Ужель судья промолвит 'нет' иль 'да', Коль скоро доказательств – ни следа?"
И, наконец, кукушка, гусь и утка "– Кря-кря! – вскричали: – Га-га-га! Ку-ку!" Я встрепенулся и подумал: "ну-тка!" "– Реки!" – сказали птицы гусаку. "– Ох, и придали веса пустяку,– Он рек. – Я водоплавных представитель. Меня судьей назначить не хотите ль?"
Рекла кукушка: "– Погоди-ка, сват! Тебя – да в судьи? Не бывать сему! Я – насекомоядных депутат, И долг судейский на себя возьму. Я успокою эту кутерьму!" Но тут голубка молвила: " – Постой! Я птицей скромной числюсь, и простой,
Ядущей зёрна лишь, да семена; Бесхитростен мой ум, чиста душа – И запросто заметить я вольна: За дело принимайся не спеша, Когда не смыслишь в деле ни шиша! Иль нет: не принимайся вообще, Чтоб не трудиться втуне и вотще.
Природа, внемля перепалке птиц, Которой забавлялась вся поляна, Промолвила: "– Угомонитесь! Цыц! Рядите без обиды и обмана, От