глазками коммуникаторе.
— Комната для подмастерьев, — пояснил Пресвитер, где мы растим наше будущее…
Он быстро умолк, когда из одной ячейки вышел молодой человек и направился к ним, сжимая в руке бумаги, улыбка играла у него на губах.
— Оливер, — произнес Пресвитер, кивнув.
— Я придумал шутку, сэр, — сказал Оливер. — Можно мне?..
— Ну разумеется, — сказал Пресвитер.
Оливер прочистил склеившееся от волнение горло, после чего рассказал анекдот о маленьком мальчике и девочке, которые следят за парной игрой на теннисном корте нудистов. Пресвитер улыбнулся, кивнул. Оливер поднял расстроенные глаза.
— Нет? — уточнил он.
— Это не лишено веселости, — подбодрил Пресвитер, — однако в том виде, в каком оно сейчас, слишком уж отдает историями на тему «герцогиня — дворецкий» из категории «женщина в ванной». Не говоря уже о том, что здесь очевидно разыгрывается популярный двойной гамбит «священник — барменша».
— О сэр, — горестно произнес Оливер, — у меня никогда не получится.
— Глупости, — возразил Пресвитер, прибавив ласково: — Сынок. Эти коротенькие побасенки, как ни странно, придумывать сложнее всего остального. Они должны обладать убедительностью, ювелирной точностью, сообщать нечто важное и своевременное.
— Да, сэр, — забормотал Оливер.
— Справься у Войцеховски и Сфорцини, — предложил Пресвитер. — И еще у Ахмеда Эль-Хакима. Они помогут тебе разобраться в базовой схеме. Хорошо? — Он похлопал Оливера по плечу.
— Да, сэр. — Оливер сумел выдавить улыбку и возвратился в свой отсек.
Пресвитер вздохнул.
— Печально, — сообщил он. — Он никогда не достигнет класса «А». На самом деле его вообще не должно было быть среди сочинителей… — он неопределенно развел руки, — причиной всему сентиментальность.
— В каком смысле? — спросил Тальберт.
— Да вот, — ответил Пресвитер. — Именно его прадед двадцать третьего июня тысяча восемьсот сорок восьмого года сочинил историю о коммивояжере, первый чисто американский анекдот.
Пресвитер и Пископ на минуту склонили головы в почтительном молчании. Тальберт сделал то же самое.
— Вот так обстоит дело, — произнес Пресвитер. Они спустились по лестнице обратно и сидели в гостиной, потягивая шерри. — Может быть, вы хотите узнать что-нибудь еще, — спросил Пресвитер. — Только одно, — сказал Тальберт. — И что же, сэр? — Зачем вы показали мне все это? — Да, — вставил полковник, протягивая руку к кобуре, — в самом деле, зачем? Пресвитер внимательно посмотрел на Тальберта, подбирая слова для ответа. — Вы еще не догадались? — спросил он наконец. — Нет. Вижу, что не догадались. Мистер Бин… вы для нас человек небезызвестный. Кто же не слышал о ваших работах, о вашей беззаветной преданности пусть иногда и непонятным, но всегда великим делам? Разве можно не восхищаться вашей самоотверженностью, вашей целеустремленностью, вашим гордым пренебрежением устоями и условностями? Пресвитер сделал паузу и подался вперед. — Мистер Бин, — произнес он мягко, — Тальберт, — могу я вас так называть? — мы хотим, чтобы вы были в нашей команде. Тальберт ахнул. Руки у него задрожали. Полковник облегченно выдохнул и опустился на спинку стула. Ошарашенный Тальберт не издал ни звука, поэтому Пресвитер продолжил: — Подумайте над моим предложением. Оцените все выгоды, какие сулит наша работа. Со всей полагающейся скромностью, кажется, я могу утверждать, что для вас сейчас открывается возможность принять участие в самом грандиозном деле вашей жизни. — У меня просто нет слов, — проговорил Тальберт. — Я едва ли могу… вот… как же я могу… Но жажда причащения к тайному братству уже горела в его глазах.
— Вот так обстоит дело, — произнес Пресвитер. Они спустились по лестнице обратно и сидели в гостиной, потягивая шерри. — Может быть, вы хотите узнать что-нибудь еще, — спросил Пресвитер. — Только одно, — сказал Тальберт. — И что же, сэр? — Зачем вы показали мне все это? — Да, — вставил полковник, протягивая руку к кобуре, — в самом деле, зачем? Пресвитер внимательно посмотрел на Тальберта, подбирая слова для ответа. — Вы еще не догадались? — спросил он наконец. — Нет. Вижу, что не догадались. Мистер Бин… вы для нас человек небезызвестный. Кто же не слышал о ваших работах, о вашей беззаветной преданности пусть иногда и непонятным, но всегда великим делам? Разве можно не восхищаться вашей самоотверженностью, вашей целеустремленностью, вашим гордым пренебрежением устоями и условностями? Пресвитер сделал паузу и подался вперед. — Мистер Бин, — произнес он мягко, — Тальберт, — могу я вас так называть? — мы хотим, чтобы вы были в нашей команде. Тальберт ахнул. Руки у него задрожали. Полковник облегченно выдохнул и опустился на спинку стула. Ошарашенный Тальберт не издал ни звука, поэтому Пресвитер продолжил: — Подумайте над моим предложением. Оцените все выгоды, какие сулит наша работа. Со всей полагающейся скромностью, кажется, я могу утверждать, что для вас сейчас открывается возможность принять участие в самом грандиозном деле вашей жизни. — У меня просто нет слов, — проговорил Тальберт. — Я едва ли могу… вот… как же я могу… Но жажда причащения к тайному братству уже горела в его глазах.