Ша Тин Убийца

Тяньбин^[1] с переломанной ногой, точно шелудивый пес, доживал в храме Ваньемяо свои последние дни.

Храм стоял на холмистом месте, где арык семьи Му соединялся с оросительным каналом. Маленький, величиной в две квадратных сажени, с белыми стенами, крытый черной черепицей, храм по виду напоминал дот.

Холм тянулся на пять-шесть ли. Когда-то здесь промывали золото и жизнь кипела ключом. В те времена и был построен храм. Теперь вокруг него не видно было конусообразных корзинок^[2] и не слышно ударов врезающейся в землю кирки, похожей на журавлиный клюв. На земле виднелись лишь бесчисленные обвалившиеся выработки. Вокруг стояла мертвая тишина. Едва тяньбин вернулся с фронта, отец выгнал его из дому: он уже знал о гибели младшего сына.

Старик грубо ругался и сыпал проклятиями. Он не верил клятвам старшего сына и не хотел сжалиться над его увечьем, словно тот и впрямь был убийцей своего брата.

Только мать сочувствовала бедняге. Время от времени она украдкой приносила ему чего-нибудь поесть и терпеливо уговаривала своего «старого черта» смягчиться. Однако, навещая сына, старуха постоянно что-то бормотала и вздыхала, и от ее вздохов еще сильнее сжималось сердце тяньбина.

Как-то под вечер, глотая принесенную матерью еду, тяньбин прислонился спиной к стене и всхлипнул: «Вам нужно, чтобы я признал себя убийцей?» Потом он зарыдал и отказался от унизительных подачек. С тех пор и начал просить милостыню.

Сейчас родные совсем забыли тяньбина. Однако несколько лет назад он играл в жизни семьи значительную роль, хотя и не такую важную, как младший сын. Братишке было двадцать четыре года. Он проучился несколько лет в начальной школе и после женитьбы редко брался за мотыгу, тратя большую часть времени на то, чтобы выучиться у своего тестя медицине.

Отец возлагал очень большие надежды на будущего врача. Несколько неудач в торговых делах лишили старика веры в свои силы, да он и понимал, что из крестьянствования проку не будет. Ежедневно напиваясь, он проклиная свою судьбу. Этот торговец лесоматериалом имел еще двух сыновей, но они были очень малы. Поэтому работа в поле целиком легла на плечи старшего сына.

Он был трудолюбив; казалось, его интересовала только работа. А когда выдавалось свободное время, он тут же, в поле, засыпал или сидел безмолвно где-нибудь в сторонке. За его покладистый характер местные задиры прозвали его «дурнем». Однако мало кто называл его так в глаза: он был лишь немного простоват, да и только…

Это случилось весной тысяча девятьсот двадцать пятого года. Однажды ночью скончалась в трудных родах жена старшего сына. Это были первые роды после нескольких лет их совместной жизни. Старик словно взбесился; он кричал, что больше не может давать сыну денег, так как тот их зря транжирит.

Однако на следующий день все-таки наскреб денег и велел сыну заняться похоронами жены. Старик всегда сомневался в умственных способностях старшего сына, поэтому отправил с ним в город молодого врача. Братья быстро управились с основными делами. Они дали заказ на постройку часовенки и пригласили двух даосских монахов. Оставалось лишь закупить мелочи, вроде масла и вина. С этим мог справиться и старший сын.

И вот у дверей дома, где жили монахи, младший брат договорился со старшим о месте встречи и побежал в ямынь читать объявления.

Старший брат поправил на плечах куртку и отправился на многолюдный рынок. Однако на перекрестке, около башни, его окружило несколько человек, насильно вербующих в носильщики.

– Господин, у меня дома покойница! – вырываясь, запротестовал он.

– Не двигаться!

– Правда, покойница дома лежит! Пойдемте, сами увидите!

Но люди в серой одежде вовсе не стремились убедиться в его правдивости. Они схватили его, связали одной веревкой вместе с другими крестьянами и повели к храму с красными колоннами, где держали под стражей завербованных носильщиков. В главном зале уже сидело десятка два-три крестьян. Его младший брат тоже был там. Обхватив колени руками, он сидел, подняв голову, и лицо его выражало крайнее возмущение. Увидев молодого человека, старший брат невольно вздрогнул, так как сразу вспомнил о растраченных деньгах, умершей жене и сердитом отце.

Простояв несколько секунд в каком-то остолбенении, он проглотил слюну и спросил:

– И ты здесь?

Младший брат лишь бросил на него злобный взгляд и отвернулся.

Братья просидели под стражей два месяца, затем были отправлены вместе с гарнизонными частями. Они попали в распоряжение одного и того же ротного командира.

Работа им досталась очень легкая, так как на носилках, которые они несли, сидела худенькая молодая наложница командира роты. В пути братья очень заботливо относились друг к другу, забыв неприязнь, которую чувствовали, пока находились под стражей. Они думали только об одном: как бы вернуться домой. Но едва они прибыли к месту назначения, их снова взяли под стражу. Говорили, что за работу им заплатят. В истории сы-чуаньских носильщиков это было редкостью. Поэтому крестьяне удовлетворенно хмыкали и строили всевозможные догадки и предположения.

Однажды за ужином завербованные, держа перед Собой миски с едой, заговорили о возможном заработке. Они гадали, достоверно ли это известие и сколько денег они получат. Молодой врач, вначале не произносивший ни слова, вдруг громко стукнул палочками, которыми ел, и прервал говоривших:

– Деньги? – В голосе его звучало явное сомнение. – Я хочу только одного – чтобы меня поскорей отпустили.

Старший брат вздохнул.

– И я хочу, – с грустью сказал он. – Но боюсь, как бы нас в солдаты не забрали.

– Ты от кого это слышал? Чепуху порешь, – вдруг вспылил младший брат.

– Почему чепуху? Только что об этом сказал повар. Не успел он договорить, как младший брат резко отбросил палочки и вскочил:

– Тогда пусть меня лучше расстреляют!

Старший брат растерялся. С полуоткрытым ртом он уставился на юношу, словно только сейчас понял всю серьезность положения. Он ведь сказал об этом, сочувствуя брату.

Он дважды обращался к повару, пытаясь разузнать все подробнее, но определенного ответа не получил. Сейчас он боялся взглянуть в лицо брату и терпеливо переносил его гнев, мысленно успокаивая себя, что эта страшная весть окажется вымыслом. Но однажды после обеда носильщиков под охраной вооруженных солдат отправили на учебный плац.

Когда офицер зачитал приказ, младший брат заявил протест и немедленно был наказан. Он получил с десяток ударов коромыслом, которое заменяло палку, и вместе с другими завербованными был посажен на гауптвахту.

А старший брат с помертвевшим от страха лицом, весь дрожа, по порядку