все как по маслу, я это знаю по себе. Счастливое и радостное чувство охватывает тогда водолаза. «Как по маслу!» Как это понятно и близко даже сейчас!

— Ладно, давай, — говорю я строгим снисходительным тоном. Хотя самому тоже хочется запеть: «На самоваре я и моя Маша…» Возможно, сегодня Генка выйдет на ту сторону «Ташкента», тогда, дорогие наши сопернички, мы вам покажем «кончик», на флоте во все века обогнавший соперника показывает ему с кормы конец веревки. Обида для отставшего горькая и долго несмываемая.

А Стоценко молодец! Вот тебе и «спеши медленно», а как взяло за душу, не остановишь и не оторвешь. Нет, дух соперничества, соревнования, что ни говори, особенно если оно рождается изнутри самого коллектива, великая вещь.

Здесь не нужны ни уговоры, ни убеждения и просьбы, все эти доводы, необходимые в другом случае, обгоняются желанием быть первым самому и всей водолазной станции, хотя за это тебя не ждет никакая награда, в лучшем случае легкий одобрительный шлепок товарища рукой по плечу.

Пошел шестой час, как Генка ушел под воду. На соседнем катере водолаза тоже не меняли. Официантка привозила обед и рассказала, что дежурный по отряду собирается на нас с Мироновым писать рапорт командиру за то, что на перерыв не пришли в базу. «Что они себе там думают! — говорила она, передразнивая лейтенанта. — Работа, видите ли, у них там, а мы что здесь, в бирюльки, что ли, играем? С утра не могли заявку оставить, вот и гадай, то ли придут обедать, то ли нет». А я говорю ему: «Не придут, они там какой-то рекорд ставят!» А он: «Какой такой еще рекорд, если я не знаю?» А я ему: «Вот и плохо, что не знаете, а ребята на «Ташкенте» как волы вкалывают, это вы здесь прохлаждаетесь, узнаете, да поздно будет!» Зина запнулась, поняв, что проговорилась. «Значит, кто-то из ребят протрепался, — подумал я, — надо кончать с этим «соревнованием», не то командование, узнав, насует полные карманы фитилей, не расхлебаешь. Глядишь, вообще отстранят от водолазных работ, как летчиков за провинность отстраняют от полетов».

Вот ведь, клянем, ругаем свою работу, острим над молодыми. Дескать: не хотел есть белые булочки, будешь теперь всю жизнь есть свинцовый хлеб. А не сходил пару дней под воду и не находишь себе места, ночами начинается сниться прохладная ласкающая глубина моря, и тянет тебя в нее точно в омут. А какой уж тут покой? Жизнь человеку нужна! Во всех ее злоключениях и перипетиях. Вот он, покой. В деле. В большом или маленьком — не имеет значения. Маленьких дел нет, когда ты его делаешь. Каждое сделанное тобой — велико. Иначе не стоит жить. Но ведь есть еще любовь, как говорили римляне: «Не было бы вина и женщин, не было бы героев!»

Вот они, герои!

Ах эта распроклятая любовь! Что бы ей… к кому бы она ни была: к морю, девушке… Точно. У кого-то из ребят с Зинкой роман, иначе бы не протрепался, даже на пытке. А тут поцелуи, объятия, ну и, уж конечно, желание быть в глазах девушки первым.

— Зинка, никому?

— Клянусь мамой!

— Мы раньше всех туннель промоем, как пить дать Миронова обштопаем, по восемь часов под водой сидим. Только никому!

— Могила! — дрожащим от волнения голосом отвечает потрясенная признанием Зина.

И действительно никому, если бы не упрек дежурного по отряду. Может ли девичье сердце выдержать слова упрека в адрес ее милого, ее сердце давно переполнено гордостью за него и, разумеется, за всю водолазную станцию, она и себя уже считает ее составной частью. Она и все, что происходит на боте, — одно целое с нею. Вот и ляпнула от обиды лейтенанту: «И плохо, что не знаете!..»

— Старшина, Стоценко к телефону просит, — говорит сидящий на телефоне водолаз.

Беру наушники: — Что там у тебя?

— Чувствую-ю, скоро-о-о выйду к проти-вопо-ложно-му-у-у борту-у-у, грунт все-е-е мягче-е-е и мягче-е-е, пусть поддадут-т на пипку-у-у.

— Добро, будь осторожен, следи за швами обшивки, а то собьешься с курса, — отвечаю я.

— Есть, старшина! Не беспокойтесь, иду-у-у как по маслу-у-у.

— Да брось ты это — «по маслу, по маслу», как бы по дерьму не пошел.

Я понимаю, что зря обижаю Генку, он отличный водолаз, но мне не дает теперь покоя, что Зинка проболталась дежурному, на душе какое-то недоброе предчувствие, будто скребут кошки. Неожиданно кто-то из водолазов кричит:

— Старшина, воздух с кормы пошел!

Я бросаюсь на нос катера, действительно из-под кормы «Ташкента», выскакивая на поверхность, лопаются пузыри стравливаемого Генкой воздуха. «Какая-то чушь! Как мог Стоценко оказаться под кормой корабля?»

— На телефоне, спросите Генку, что с ним?

— Есть!

— Ну, что там?

— Отвечает, что видит свет, выходит на чистую воду.

— На какую чистую, он что, с ума сошел?

— Не знаю, старшина, говорит, пробился к противоположному борту.

У меня заныло все внутри. Вот оно, дурное предчувствие, недаром на душе скребли кошки. Наверняка Стоценко в темноте потерял ориентацию, сбился с курса и пошел не поперечным, а продольным швом обшивки корабля, они-то и привели его к корме. «Свет видит, идиот! Лучше бы тебе его никогда не видеть! Кретин!» Бывает, что водолазы заболевают туннельной болезнью. Чувство необъяснимое и почти не поддающееся анализу.

Сплошная темнота. Монотонный гул грунтососа и пипки вызывает в организме и мозгу ощущение прострации, и кажется водолазу, что он ни на земле, ни под водой, а летит в необъятное и неведомое, без конца и края, и ничто не в силах остановить этого, в сущности, неподвижного, бесконечного полета. Теряется чувство ориентации. Страх постепенно начинает заползать в мозг, разливаясь в крови по всему телу и вызывая в нем озноб. Руки забывают ощупывать обшивку корпуса, и тут уж не в воображении, а наяву потащат его грунтосос и пипка, куда бог пошлет. Тогда не до работы, скорее выходи наверх.

Молодые водолазы из-за ложного самолюбия часто стесняются признаться в симптомах наступающей болезни, «старики» же, почувствовав наступление прострации, тут же передают по телефону: «Ребята, я «плыву»! Выбирайте наверх!» Над этим никто никогда не острит, зная по опыту, что сам может оказаться в подобном — «плыву».

Никому не заказано.

Видимо, с Генкой случилось нечто подобное.

— На телефоне, — спрашиваю я, — что там?

— Выходит наверх.

— Добро. «Я ему сейчас выйду. «Поддай на пипку», — я тебе поддам… всю жизнь помнить будешь! «Как по маслу…» Выходи, выходи! Я тебе одно место маслом смажу! Что на твоих салазках ездить будешь! Ведь чувствовал, что поплыл, так нет же… «Старшина, миленький, разрешите еще…» Разрешил на свою голову.

— На телефоне, передайте, пусть выходит наверх, готовим встречу с «оркестром»!

Вся команда