Медведев закрыл дверь. Сладкая Энн сняла свитер. Он стоял и смотрел на нее.

— Ну что ты стоишь! Раздевайся! Если ты меня сейчас не трахнешь, тогда — все!

Медведев начал раздеваться. Потом они легли рядом. Медведев не проявлял никаких знаков внимания.

— Ну и что же дальше? — ехидно спросила Сладкая Энн.

— Я не могу. Сейчас…

Они лежали молча еще минуту, потом Сладкая Энн протянула руку и начала гладить его. Она обняла его и поцеловала в щеку.

— Ну что ты… Что ты так переживаешь… ведь я тебя люблю.

— Да?

— Да! Расслабься. Это все не имеет никакого значения. Трогай меня — я сейчас с тобой!

Медведев осторожно тронул ее тело. Тело вздрогнуло, словно эпилептик, и накинулось на мужскую жертву. Медведев принял вызов и начал терзать это озверевшее тело, словно пытаясь вытрясти из него душу, которую он любил. Он улыбнулся и понял, что сейчас он может сделать с ней все, чего ни пожелает его природа, взгромоздился на нее, словно неумелый чтец на три буну, и они соединились, как в детском сне — почти не чуя плоти друг друга.

И это кончилось почти моментально, так как было воспоминанием, и просто осталась некая новорожденная связь, похожая на связь между фотокарточкой и печатью, которую только что на нее поставили.

Медведев закурил и почувствовал себя очень хорошо. Он не имел мыслей. Сладкая Энн толкнула его в бок.

— Эй, ты! Нам, кажется, сделали там чай, поэтому нужно вставать.

Они встали и оделись, и сели на кровати, и чай освежил их настроение, прибавив обыденную прелесть к делам смертных людей. Задушевная беседа, словно очистительная молния, объединила их руки.

Они шли по черной улице вперед, чтобы проститься со Сладкой Энн, которую ждал ее дом и другие обстоятельства. Он засунул руку в ее варежку, и они грели свои нервные окончания сами о себя, беседовали о чем-то еще и смотрели на снег. Они шли, и любовь з ияла в их душах.