смету». — «Да и я тоже слышала, что для этого конца он начинает хорошо: неделю тому назад он проиграл три тысячи рублей; теща поговорила с ним крупно; зато он дня три не говорил ни слова с женою, которая чуть не растаяла от слез на груди своей матери, и вот старуха купила ей примирение с мужем за новые три тысячи». — «Какой ужас! чем кончатся все эти беспутства?» — «Разумеется, гибелью которого-нибудь из них, а, может быть, и всех». — «Бедный Г***, хорошо он сделал, что убрался на тот свет; недаром он так неохотно давал свое согласие на этот брак; сердце его слышало, что тут не будет ничего хорошего, — а впрочем, любезная Анисья Ивановна, возложим упование на господа; ведь он всем распоряжает». — «Оно так, матушка протопопица; но я от кого-то слышала, не помню хорошенько, что бог, давши умным людям в удел разум, предоставил и волю, как поступать, но дураков взял под свою опеку, и оттого дураки всегда и во всем счастливы». — «Хорошо, пусть и так! что ж из этого? — к чему вы это рассказали?» — «Да вот извольте видеть, — старая Г*** считается у нас женщиною умною; она же ведет себя так великолепно; с нами не братается; в выборе зятя ни с кем не советовалась, поступала по своему разуму, так бог тут уже и не вмешается». — «Эх, полно тебе, Анисья Ивановна, какая ты греховодница! Услышит тебя отец духовный!» С этим словом протопоп, как будто по призванию, явился пред двумя женщинами. Он дал благословение смиренно подошедшей к нему купчихе и сказал жене, чтоб приказала подавать чаю.

Чрез пять лет после этого разговора, я получила письмо от батюшки, в котором, между прочим, было: «от нас переведен в другой город Лидин и Атолин; жена Лидина сделалась теперь совершенной красавицею; но при всем этом в глазах моих много потеряла, ей недостает чего-то, или, лучше сказать, она приобрела что-то до крайности невыгодное для себя; не хочу вверять бумаге слухов, которым боюсь верить сам». Так оканчивалось письмо батюшки; мне некогда было останавливать мысль свою на догадках, что сделалось с Еленою и что такое она приобрела к своей невыгоде. Наступал грозный двенадцатый год, и пред ним, как пред ураганом, все притихло.

Отечественная война наша приходила уже к окончанию; неприятель пожимался от холоду в древней столице нашей и совсем, кажется, был не рад, что так далеко зашел, как в буквальном, так и в переносном смысле. В это время Главнокомандующий дал мне поручение в К., а как тут недалеко живет отец мой, то мне был очень приятен этот случай побывать дома и несколько отогреться.

Мне было так тепло и весело дома, что я на несколько дней совсем забыла дымные бивуаки, холодный ветр, мелкий дождь, крупный снег; шинель без подкладки и другие тому подобные сильные развлечения нашей воинственной жизни; мне казалось, что сутки сделались менее 24 часов, так быстро и невидимо пролетало мое время в кругу родных и знакомых; в числе последних была одна молодая дама. Образованный ум ее и приятное обращение очаровывали меня до того, что я проводила у ней одной все мои вечера часов до двенадцати. Мы так много находили о чем говорить, не касаясь ни пороков, ни слабостей ближнего, что долго не имели нужды прибегать к последнему ресурсу от скуки: к злословию; но в один вечер что-то ни она, ни я ничем не могли заняться; ей не хотелось играть на своем фортепиано, мне не хотелось просить ее об этом! Она не имела охоты хвалиться мне своими рисунками, а я еще менее рассматривать их. С час уже сидели мы обе, не говоря ни слова, каждая в особливом углу дивана и каждая или пробегая мыслями прошедшее, или ища, что бы тут сказать, вдруг, как будто звезда покатилась с неба, пролетел в памяти моей образ юной и прелестной Елены. Я поспешно спросила, и так скоро, и так громко, что П*** Н*** вздрогнула. «Знали вы Лидину?»— «Что это, как вы меня испугали!.. Лидину? Знала». — «Коротко?» — «Что вы разумеете под словом: коротко?» — «Ну, то есть, вы бывали у нее; она у вас; водили вместе хлеб-соль, как говорят в наших местах». — «Нет, я узнала ее, или, лучше, об ней, в такое время, в которое никто уж не водил с нею хлеба-соли, исключая людей, с которыми всякий хлеб покажется горек». — «Этому трудно поверить. Елена была сама кротость и непорочность в виде прекраснейшего из земных созданий!» — «Наружность ее еще и теперь такова, когда она молчит». — «Когда молчит? Вы от часу более удивляете меня! что ж такого в ней есть, когда она говорит?» — «В ней слышен тогда тот злой дух, который овладел теперь ею, как своим достоянием!» — «Еленою!.. — Я встала с дивана: — Неужели вы так ужасно шутите?..» Вместо ответа П*** Н***. принесла мне небольшую тетрадь, мелко исписанную, в заглавии было крупными словами: от нечего делать. «Вот вам плод моего праздного времени, возьмите это с собою, вечером в постели прочитаете: здесь все шесть лет замужней и безмужней жизни Елены». — «Как безмужней? разве она овдовела?» — «Почти овдовела; муж бросил ее и без вести пропал». Этого уже было много для меня! Сердце мое стеснилось: я любила Елену! я игрывала с нею в детстве, и мне казалось, что я еще и теперь вижу на цветном ковре и белой атласной подушке прекрасное годовое дитя!.. Я взяла тетрадь, а как на этот вечер всякая охота у нас к какому бы то ни было занятию совершенно пропала, то и решилась я идти домой лечь в постель и читать.

Через месяц после свадьбы Елены Г*** мать ее сидела у изголовья своего больного мужа; она вязала маленький чулочек, тонкий, как паутина; больной долго смотрел на ее занятие и наконец тяжело вздохнул. Старая Г*** поспешно бросила работу и наклонилась с беспокойством над кроватью мужа: «Что с тобою, друг мой? не хуже ли тебе?» — «Нет, все так же. Но для кого ты вяжешь этот крошечный чулок?»— «Для внучка!» — «Как ты вдруг при этом слове развеселилась! Слишком рано ты начинаешь приготовлять гардероб малютке, которого, может быть, никогда не будет». — «Ты, право, как зловещий ворон: с начала сватовства Лидина и до сих пор не перестаешь предчувствовать и предсказывать какие-то беды. Что с тобою делается? На чем ты основываешь свои гибельные предположения, что Елена будет несчастлива?» — «На многом, друг мой! начнем с того, что мы отдали дочь нашу, не знаем за кого!» — «Как?» — «Разумеется! Что мы знаем об Лидине, кроме того, что он Лидин?»— «Да что ж нам более надобно знать?» — «Как не то только, что он Лидин? это ли ты хотела сказать?..» Старуха замолчала: с четверть часа никто из них не начинал говорить; наконец жена сказала вполголоса: «Ну пусть так, что я поторопилась; ничего не разведала ни о нраве, ни о состоянии, ни о происхождении Лидина; но до сих пор все хорошо; ведь чтоб так беспокоиться, как ты, надобно иметь какую-нибудь причину». — «Любит ли жену свою Лидин?» — «Души не слышит в