Где-то там, в сумрачном лесу на задворках большого дома бесформенные тела шаркали и неуклюже тащились за убегающими в страхе юными особами, головы которых были увенчаны черными как вороново крыло локонами.
— Клянись! — прошептал в кладовой дворецкий Тумбс. — Клянись мне, Этель, — прошептал он храброй девушке, которая пыталась изобразить из себя горничную, — ты и словом никогда не обмолвишься о том, что я тебе расскажу, ни одному существу на свете!
Мелькали заглядывавшие в окна лица, появлялись написанные кровью слова. Где-то в глубинах подземелья одинокий упырь грыз что-то, некогда вполне живое. Рогатая молния вдруг проткнула непроглядную тьму. По земле ходили безликие. Короче, с миром все было в полнейшем порядке.
Хепберн смеется, вручая Богарту шляпу. — Думай обо мне, когда будешь носить ее, — говорит она. Богарт надевает шляпу слегка набок. Впервые его лицо озаряет улыбка, и Хепберн в восторге обвивает его шею руками. Смеясь, они гуляют по раскаленным пыльным улочкам Майорки. Сюзи, торговый представитель, была одета в дерзкий, красного цвета, кожаный костюм, который поскрипывал, когда поезд качало в туннеле из стороны в сторону. Вместе со мной она внимательно смотрела «Голубую магнолию», улыбаясь, когда герои разыгрывали перед нами свои роли на мягких спинках сидений, куда были вмонтированы мониторы. Позже я позвонил в магазин из конторы, и они устроили так, что она еще утром того же дня подсела в мой поезд, когда я направлялся из дома на работу. Сейчас она обернулась ко мне и убрала с лица прядь белокурых волос. — Никогда не видела его раньше. Хороший фильм. Ее кожаный костюм поскрипывал, когда она говорила. — Классика, — сказал я. — Ну так как, поможешь мне? — Конечно. И тебе не нужны для этого дорогие модели. Даже упрощенная машина сможет удовлетворить все твои пожелания. У меня есть такая при себе. Сюзи вытащила из кармана своего красного кожаного костюма синюю потрескивающую коробочку. Я с удивлением посмотрел на нее. — Это «машина времени»? — спросил я шепотом. — В некотором роде, — ответила она. — Нажимай на кнопку и думай, кем хочешь быть, пока не загорится свет. Поезд дернулся, и она качнулась в мою сторону. От нее пахло духами и кожей. Я протянул руку и осторожно взял аппарат. Его прикосновение к моей ладони было подобно ощущению, когда газированный напиток обжигает рот. Я хотел было нажать на кнопку, но Сюзи схватила мою руку. — Оплата вперед, — сказала она. — Можно снять деньги с твоего счета? — Да, — ответил я, затем нажал на кнопку и подумал, кем я хочу быть. Загорелся красный свет. — Ничего не произошло! — воскликнул я. Все вокруг оставалось прежним: тот же покачивающийся в туннеле вагон, обитый мягкой кожей кремового цвета, те же ранние пассажиры, то же мелькающее движение за окнами. Сюзи очаровательно улыбнулась. — Не беспокойся об этом, — сказала она. — Никто никогда не помнит путешествия.
Это сработало: вечером я увидел подтверждение тому на канале 36Б. Я как раз собирался выпить за свой успех, когда зазвонил телефон. Внутри у меня все упало, едва я услышал голос на другом конце трубки. — О Андерсон, это ты, — сказал я. Голос Андерсона был полон энтузиазма. — Эй, Калверли, я видел тебя! Замечательная идея! — Не понимаю, что ты имеешь в виду, — соврал я. — О, ну не скромничай! Канал 36Б. «Голубая магнолия». В дальнем углу бара в классической сцене со шляпой. Ты просто сидел там и пил. Это было превосходно! Разве я не говорил, что это было превосходно, дорогая? — Говорил, дорогой, — послышался голос на заднем плане. Меня передернуло, когда я узнал интонации Эмеральд Рейнбоу, жены Андерсона. Я ответил осторожно: — Рад, что тебе понравилось, Андерсон. — Как тебе только в голову такое пришло? — спросил он как-то очень быстро. — Ну… — начал было я, но он меня перебил. Андерсон никогда не давал тебе время ответить на вопрос. — Ладно, не важно. Такая замечательная идея, мы думаем присоединиться! Я и Эмеральд Рейнбоу. — Нет! Андерсон, это тихий бар! Смысл этой сцены в том, что все мы, люди, — одиноки. Ты подсядешь за мой столик, и мы будем вместе, — это разрушит весь эффект. Наступила пауза. Я слышал, как Андерсон и Эмеральд Рейнбоу перешептываются. Похоже, они договорились. Андерсон вернулся к разговору: — Знаешь, Калверли, Эмеральд считает, ты
Тони Баллантайн ГОЛУБАЯ МАГНОЛИЯ[5] Перевод С. Белова
Богарт стоит перед барной стойкой, Хепберн разливает напитки. Кэри Грант сидит поблизости в кресле.[6] — Ты должна выбрать, — говорит Грант, взгляд его жёсток. — Я не могу! Не сейчас! — отвечает Хепберн, в отчаянии качая головой. Богарт подносит стакан к губам и залпом выпивает виски. По его виду понятно, что он уже давно примирился с этим фактом. Он отдергивает рукав, будто бы посмотреть на часы, но взгляд его не отрывается от лица Хепберн. Темные большие глаза Хепберн полны слез. — Черт. Пора, — шепчет он. — Я должен успеть на самолет. Он направляется к выходу. Хепберн кричит ему вслед: — Нет! Подожди! Мы должны… Богарт останавливается перед вешалкой для шляп возле двери. — Черт побери, не могу найти свою шляпу. Мы видим, что она висит там, рядом с ним. — Мы пришлем ее по почте, — говорит Грант. Он смотрит в пол. Ему неловко. — Не уходи вот так! Я… я могу объяснить! — говорит Хепберн. — Не стоит. Зачем что-то объяснять человеку, который уже не здесь. — Он смотрит вдаль и говорит это задумчиво. — Думаю, человек, который живет в одиночестве, не является по-настоящему частью мира. Богарт осторожно закрывает за собой дверь. Оставляет шляпу, которую подарила ему Хепберн в их лучшие времена, когда они отдыхали на Майорке. Звучит музыка. Узнаёте, что это? Это сцена из «Голубой магнолии».[7] Когда-то давным-давно этот фильм считался классикой. Я имею в виду, настоящей классикой, одной из десятка картин, величайших на все времена, а не тем раздутым рекламой хитом сегодняшнего дня, который оставляет ощущение, что последние два часа ты провел в ванне, наполненной электрическим желе, глядя на стробоскопический источник света в эхо-камере.[8] Да, это классика, с большой буквы «К». Сейчас его таким уже не назовешь. Сейчас это упавший в цене образчик необременительного, кричаще безвкусного зрелища, задуманного с той единственной целью, что объединяет любые современные 3D фильмы, — развлекать. И чья в том вина? Я пишу это, чтобы признаться. Я должен поднять руку и покаяться. Я уничтожил «Голубую магнолию». Это моя вина.Хепберн смеется, вручая Богарту шляпу. — Думай обо мне, когда будешь носить ее, — говорит она. Богарт надевает шляпу слегка набок. Впервые его лицо озаряет улыбка, и Хепберн в восторге обвивает его шею руками. Смеясь, они гуляют по раскаленным пыльным улочкам Майорки. Сюзи, торговый представитель, была одета в дерзкий, красного цвета, кожаный костюм, который поскрипывал, когда поезд качало в туннеле из стороны в сторону. Вместе со мной она внимательно смотрела «Голубую магнолию», улыбаясь, когда герои разыгрывали перед нами свои роли на мягких спинках сидений, куда были вмонтированы мониторы. Позже я позвонил в магазин из конторы, и они устроили так, что она еще утром того же дня подсела в мой поезд, когда я направлялся из дома на работу. Сейчас она обернулась ко мне и убрала с лица прядь белокурых волос. — Никогда не видела его раньше. Хороший фильм. Ее кожаный костюм поскрипывал, когда она говорила. — Классика, — сказал я. — Ну так как, поможешь мне? — Конечно. И тебе не нужны для этого дорогие модели. Даже упрощенная машина сможет удовлетворить все твои пожелания. У меня есть такая при себе. Сюзи вытащила из кармана своего красного кожаного костюма синюю потрескивающую коробочку. Я с удивлением посмотрел на нее. — Это «машина времени»? — спросил я шепотом. — В некотором роде, — ответила она. — Нажимай на кнопку и думай, кем хочешь быть, пока не загорится свет. Поезд дернулся, и она качнулась в мою сторону. От нее пахло духами и кожей. Я протянул руку и осторожно взял аппарат. Его прикосновение к моей ладони было подобно ощущению, когда газированный напиток обжигает рот. Я хотел было нажать на кнопку, но Сюзи схватила мою руку. — Оплата вперед, — сказала она. — Можно снять деньги с твоего счета? — Да, — ответил я, затем нажал на кнопку и подумал, кем я хочу быть. Загорелся красный свет. — Ничего не произошло! — воскликнул я. Все вокруг оставалось прежним: тот же покачивающийся в туннеле вагон, обитый мягкой кожей кремового цвета, те же ранние пассажиры, то же мелькающее движение за окнами. Сюзи очаровательно улыбнулась. — Не беспокойся об этом, — сказала она. — Никто никогда не помнит путешествия.
Это сработало: вечером я увидел подтверждение тому на канале 36Б. Я как раз собирался выпить за свой успех, когда зазвонил телефон. Внутри у меня все упало, едва я услышал голос на другом конце трубки. — О Андерсон, это ты, — сказал я. Голос Андерсона был полон энтузиазма. — Эй, Калверли, я видел тебя! Замечательная идея! — Не понимаю, что ты имеешь в виду, — соврал я. — О, ну не скромничай! Канал 36Б. «Голубая магнолия». В дальнем углу бара в классической сцене со шляпой. Ты просто сидел там и пил. Это было превосходно! Разве я не говорил, что это было превосходно, дорогая? — Говорил, дорогой, — послышался голос на заднем плане. Меня передернуло, когда я узнал интонации Эмеральд Рейнбоу, жены Андерсона. Я ответил осторожно: — Рад, что тебе понравилось, Андерсон. — Как тебе только в голову такое пришло? — спросил он как-то очень быстро. — Ну… — начал было я, но он меня перебил. Андерсон никогда не давал тебе время ответить на вопрос. — Ладно, не важно. Такая замечательная идея, мы думаем присоединиться! Я и Эмеральд Рейнбоу. — Нет! Андерсон, это тихий бар! Смысл этой сцены в том, что все мы, люди, — одиноки. Ты подсядешь за мой столик, и мы будем вместе, — это разрушит весь эффект. Наступила пауза. Я слышал, как Андерсон и Эмеральд Рейнбоу перешептываются. Похоже, они договорились. Андерсон вернулся к разговору: — Знаешь, Калверли, Эмеральд считает, ты