проглотить, — думал Саламар отчаянно. — Когда, бьют, нужно дышать по-особому, не втягивать воздух… Лишь бы не проглотить!»

Стражники возникли в караван-сарае сразу после восхода солнца. На их физиономии больно было смотреть, такие они были сытые, лоснящиеся, начальственно-недовольные тем обстоятельством, что пришлось подниматься рано поутру, тащиться к какому-то караван-сараю, копаться там в чужих вещах (попутно прикарманивая разные мелочи), собирать плату за вход в город (попутно складывая кое-что себе в кошель, за пояс)… Ах, ну почему их разбудили ни свет ни заря? Ах, ну почему у них такая трудная жизнь? И, главное, кто бы утешил их в страданиях?

Купцы были готовы утешать стражников, лишь бы те не слишком портили товар при осмотре. Путешественники, которым терять было нечего, оказались куда менее любезными, и потому стражники с них брали плату с особо брюзгливыми лицами.

Наконец дошел черед до Саламара.

— А это что такое? — осведомился начальник стражи.

— Это, изволите ли видеть, вор, — объяснил ему один из охранников из купеческого каравана. Этот человек, «украшенный» синяками на лице после ночной потасовки, готов был свалить вину на кого угодно, лишь бы обелить себя в хозяйских глазах.

— Вор? — начальник стражи хищно раздул ноздри, точно падальщик, чующий скорую поживу. — И что же он украл?

— Он со своими сообщниками забрался в тюки нашего хозяина, — заговорил другой охранник, также изрядно помятый. — Сам-то остался, а тот, другой, сбежал. И вещи унес.

— Я потерпел страшный ущерб, — плаксиво проговорил купец.

«Такого обманывать надо было, — с тоской думал Саламар. Попадись ему тот болван, что не имеет ни малейшего понятия о различиях между жертвами жуликов, казалось бы, порвал бы его Саламар голыми руками, так он был зол на проклятого дилетанта! — Обманывать, а не обворовывать! Проклятье Сета на голову мерзавца! И мне, конечно, отдуваться за всех… Такова судьба».

Саламара подняли на ноги и явили пред очи начальника стражи.

Саламар зажмурился: он сразу понял, что в Аграпуре пощады ему не будет. Вероятно, Аграпур станет последним пунктом на долгом, запутанном жизненном пути бедного Саламара.

— Итак, вор, ты попался, — медленно, с расстановкой произнес начальник стражи.

— Я не вор, господин, — сказал гирканец.

Начальник стражи взмахнул длинными, как у женщины, ресницами. Чувственный рот его искривился в нехорошей усмешке.

— Хочешь заверить меня в том, что никогда в жизни не брал чужого?

— Может быть, когда-нибудь я и брал чужое, — ответил Саламар, — но не в этот раз.

— Стало быть, ты признаешь себя вором?

— Нет! — завопил Саламар.

Начальник стражи обернулся к своим людям и поманил к себе пальцем одного из стражников.

— Отведешь его в подземную тюрьму. Завтра ему отрубят правую руку.

— Нет! — крикнул Саламар еще громче. Он извивался в руках стражника, умоляя выпустить его, простить, понять, поверить… Все было тщетно: крепкие руки хорошо откормленного, мощного стража держали его, точно железные оковы.

Саламар сдался. Он обвис, свесил голову на грудь, всхлипнул… и при последнем вздохе случайно проглотил свою костяную палочку.

* * *

Подземная тюрьма в Аграпуре обладала только одним достоинством: она не была сырой. Вода в Аграпуре вообще являлась ценностью, и власти сего достойного города не стали бы расходовать ее на каких-то презренных преступников.

Таковых в тюрьме томилось трое: кроме самого Саламара, имелись еще старичок-долгожитель, чье имя запамятовал даже он сам, и какой-то громила, похожий на крупную обезьяну, как представилось в полумраке Саламару.

Громила был крайне угрюм — неудивительно, в таком-то положении! Он был огромного роста, с длинными черными волосами и яркими глазами, сверкавшими даже в темноте подземной тюрьмы.

Саламар сразу забился в угол, как делал это всегда. Впрочем — и это тоже случалось неизменно, как дождь, — подобный способ таиться никогда еще не спасал его от неприятностей.

В середине дня им принесли еду. Люк, которым закрывалась тюрьма, отодвинули, и сверху на веревке спустили горшок с отвратительным, судя по запаху, варевом. Громила бросился к горшку первым, схватил обеими ручищами, поднес к разинутой пасти, глотнул… и с проклятием отшвырнул от себя.

— Я лучше сдохну с голоду, чем стану есть тухлятину! — заорал он вне себя от гнева.

Саламар осторожно проговорил из угла:

— Если ты отказываешься, то позволь мне…

Громила махнул рукой и отошел.

Саламар со старичком по очереди слопали содержимое горшка. Еда действительно была омерзительной на вкус, но — не хуже, чем случалось есть Саламару.

Когда наконец с трапезой было покончено, Саламар решил познакомиться с товарищами по несчастью. Он заговорил, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Меня зовут Саламар, я из Гиркании.

Ему не ответили.

Саламар добавил, надеясь хотя бы этим вызвать сокамерников на откровенность:

— Мне отрубят руку за воровство.

— Ну и глупец! — отрезал громила.

— Прошу меня простить, — сказал Саламар, — но ты сидишь в тюрьме, точно так же, как и я, стало быть, не слишком ты от меня отличаешься…

— Я от тебя отличаюсь, — заявил громила. — Во-первых, меня схватили за убийство.

— А… — сказал Саламар.

— Скажи, — громила придвинулся ближе, — а ты действительно совершил ту кражу, за которую теперь станешь калекой?

— Нет, — вздохнул Саламар. — И это — самое обидное.

— Я так и подумал, — заметил громила.

— Назови свое имя, — попросил Саламар.

— Зачем?

— Чтобы легче было разговаривать. Я буду пользоваться твоим именем, когда стану обращаться к тебе.

— Не думаю, чтобы тебе стоило обращаться ко мне, — сказал громила. — Впрочем, меня зовут Конан. И я, в отличие от тебя, совершил то, за что был схвачен.

— Ты превосходишь меня во всех отношениях, — льстиво поддакнул Саламар.

Но с Конаном это не прошло. Варвар фыркнул с презрением:

— Не вздумай льстить! Учти, я и сам вор, по этому вижу таких, как ты, насквозь. Мне сильно не повезло, коль скоро ты очутился рядом со мной. Ведь ты неудачник, верно?

— Верно, — вздохнул