- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (18) »
колпаках начали складывать в кузов душистые тёплые караваи хлеба. Затем они втащили туда мешков шесть с какой-то крупой и покрыли всё это брезентом.
Шофёр обошёл вокруг грузовика, сильно пнул сапогом сначала одно колесо, потом по очереди все остальные, заглянул в кузов, откинул брезент и спросил, обращаясь к Дусе и Тропиночкину:
— А ну, кто есть желающие?
Тропиночкин ловко подпрыгнул, уцепился за борт, подтянулся на руках и, закинув ногу, мгновенно очутился в кузове. Дуся тоже ухватился за борт, что есть силы подтянулся и попробовал забросить ногу, но, видимо, грузовик был слишком высок. Дуся едва не сорвался. Тропиночкин сверху подхватил его под мышки и помог перевалиться за борт.
Мичман тоже залез в кузов и сел рядом с Дусей на мешок.
— Добро! — крикнул он шофёру.
Машина вздрогнула и выехала из ворот.
И тут Дуся увидел, что тётя Лиза и бабушка не уехали домой, а всё ещё стоят на набережной против входа в училище. Заметив грузовик, они поспешили к нему, но шофёр, ничего не подозревая, прибавил ходу, и Дуся только услышал голос тёти Лизы:
— Счастливо, Дусенька!
Бабушка же молча стояла, махая рукой. Она, должно быть, не узнала Дусю, но лицо её было ласковым, добрым и светлым.
ДОРОГА
В сумрачные предосенние дни, когда свинцовое небо низко висит над водой, Балтийское море, прекрасное в другую погоду, кажется суровым и нелюдимым. Бурые белогривые волны, вырываясь из мглы, с злобным буйством мчатся к берегу и, оскалясь, набрасываются на валуны; ветер гнёт к земле ветви прибрежных сосен. Вдоль берега почти повсюду тянулась ломаная линия проволочных заграждений, надолб и противодесантных препятствий, сохранившихся здесь после войны. Это ещё более усиливало суровость картины. Одинокие чайки с тоскливым криком носились над водой. Едва выехали за город, как начался дождь и поднялся сильный ветер. Брезент намок, обвис, и вот прямо за воротник Дусе упала холодная капля, просочившаяся сквозь тент. — Давайте-ка поглубже, — сказал мичман. Дуся и Тропиночкин забрались на мешки и прижались спинами к ещё тёплому хлебу. — Знаешь, на какой машине едем? — тихо спросил Тропиночкин. — На какой? — «ГАЗ» это, горьковчаночка. Я сразу узнал. У нас на фронте такими пушки перетаскивали. Дуся с удивлением посмотрел на своего спутника. — Ты на фронте был? — спросил он недоверчиво и с невольной завистью. — Ещё бы нет!.. Вот, смотри! Тропиночкин неторопливо распахнул бушлат, и Дуся увидел прицепленную на фланелевке круглую белую медаль. — За отвагу! — внушительно сказал Тропиночкин, не спеша застегнул бушлат и стал смотреть на дорогу с видом человека, считающего излишним говорить о том, что само собой ясно. Дождь наконец перестал. Сквозь щель в навесе виден был мокрый булыжник. Вдоль дороги простиралась низина: вода шевелилась в траве, и кусты плавали в воде, как утки. За кустами справа виднелось большое, должно быть недавно вспаханное, рыжее, глинистое поле и над ним бледно-фиолетовые тучи. Но вдруг на глинистом взрытом пространстве мелькнули белые гребни. Дусе показалось, что всё поле ворочается, как бы дышит. — Море! — воскликнул он невольно. И оба мальчика стали жадно вглядываться в низкие берега. Они были почти на одном уровне с морем, и казалось, что, если бы вода поднялась хоть на полметра, она затопила бы и мелкие кочки по сторонам, и дорогу, и всё, всё до самого горизонта. Потом машина долго шла редким сосновым лесом. За стволами деревьев виднелась железная дорога — она то исчезала, то показывалась снова, — мелькали дощатые постройки, заборы, столбы. Но вот машина свернула влево и остановилась. Хлопнула дверца кабины, и шофёр, опять показавшийся Дусе огромным, как великан, подошёл и заглянул к ним под брезентовый полог. — Не холодно им тут? — осведомился он у мичмана. — А то в кабину можно, там у меня теплее. — Не замёрзли, ребята? — спросил Гаврюшин. Дуся не чувствовал холода, но ехать в кабине казалось ему очень заманчивым, и он молчал. — Давайте по очереди. Вот хоть ты первый, — сказал шофёр, трогая Дусю за рукав. Дуся проворно соскочил на землю и вслед за шофёром взобрался в кабину и сел на потёртое кожаное сиденье. По стеклу кабины ещё стекали редкие капли влаги. Шофёр, положив большие руки на рулевое колесо, внимательно глядел на дорогу. Дусе очень хотелось заговорить с ним, но он боялся помешать вести машину. Наконец он всё-таки решился. — Это «ГАЗ», да? — спросил он робко. — Машина-то? Нет, это будет «ЗИС». Они, верно, похожи, но только у этой тяга сильней. — Она пушки возит? — Всё возит… и пушки возит. А ты разве видел? — спросил шофёр и внимательно посмотрел на Дусю. — Я-то нет, — сказал Дуся с сожалением, — а мальчик, который со мной едет, он видел. Он на фронте был. У него даже медаль есть, настоящая. — Вон что! — удивился шофёр. — А у тебя, значит, нет? — А у меня нет, — ответил Дуся и подумал, что шофёру, вероятно, было бы интереснее ехать с Тропиночкиным. — Хотите, я его позову? — предложил он. — Только вы остановите машину. — Погоди, чего торопиться, — сказал шофёр. — Тебе разве тут, у меня, надоело? — Нет, что вы! Мне тут очень хорошо. — Ты что же, новичок? — спросил шофёр. — Новичок. — Отец на флоте служит? — Он на Баренцевом море служил. — На Баренцевом? — переспросил шофёр. — Как фамилия? — Парамонов. — Подводной лодкой командовал? — Командовал, — подтвердил Дуся. — Только он погиб там. — Слыхал, — сказал шофёр и опять внимательно посмотрел на Дусю. — Вы его знали? — спросил мальчик. — Видели? Какой он? — Ты что же, разве не знаешь? — Шофёр даже убавил ход машины. — Я был ещё маленький. Меня тётя Лиза в эвакуацию увезла. Бабушка даже скучала. — Ишь ты! Тебе что ж, теперь лет девять-десять? — Десять,[1] — подтвердил Дуся. — Ну да, — продолжал размышлять шофёр, — с тех пор уж пятый год пошёл, где тут помнить… А отец твой был моряк настоящий. Он четыре немецких транспорта потопил и ещё крейсер, кажется, или миноносец. — Это мне бабушка говорила. — Вот то-то, брат… А матери у тебя, что же, нету? — Матери у меня нету. Я когда родился, она сразу же умерла. — Сирота, значит, — сказал шофёр и добавил: — Да, брат, такие-то дела… Они оба долго молчали. — Отца твоего там, на Севере, очень моряки уважают. Помнят о нём, — сказал шофёр, и лицо его стало серьёзным и строгим. Дорога свернула влево, к самому морю. Сквозь шум движения Дуся услышал свист ветра. Грязная пена тянулась неровной полосой вдоль воды, и мутные- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (18) »