сказал.

— Завидую тебе, Степа. Уж очень высокий у тебя покровитель.

У двери гудящего, заждавшегося зала заседаний зам задерживается и говорит:

— Хочешь собственными глазами поглядеть на мое унижение?

Мне не хотелось собственными глазами смотреть на унижение зама. Не хотелось еще раз видеть его круглые испуганные глаза, бледные шепчущие губы. И я уже готов был уступить заму, не ходить на редколлегию, а сразу заняться предотъездными хлопотами,

И вдруг меня словно кто-то толкает сзади. Может, Лиза, может, Зоя, а может, Макар или Мишка? Толкает и спрашивает:

«Жалеешь, а кого? Человека, который пришел в газету делать не газету, а карьеру?»

И мне становится неловко за свою слабость. Я набираюсь решительности и твердо говорю:

— Нас ждут, пошли!

И зам уже не спорит, не просит. Зам понимает: с послушным Степой произошли перемены. Степа, быть может, еще и не стал Личностью. Но он уже не хочет быть мальчиком для битья. И зам, толкнув дверь зала заседаний, пропускает вперед бывшего мальчика и, тяжело вздохнув, входит вслед за ним.

ВМЕСТО…

ТРЕТЬЕ СЕРЬЕЗНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Счастье Чехова, что он писал не о живом, а о выдуманном учителе Беликове. Живой замучил бы Антона Павловича опровержениями. А унтер Пришибеев и вовсе доконал бы классика жалобами по начальству. Был случай, когда Чехов чуть оплошал в «Попрыгунье». Правда, он не назвал настоящих фамилий героев, не указал места их работы, домашнего адреса. Прототипы только чуть угадывались, и этого было достаточно, чтобы писатель нажил кучу неприятностей.

Чтобы не подводить моих друзей-фельетонистов и уберечь их от возможных опровержений, я решил не называть Беликовых и Пришибеевых их настоящими фамилиями. А чтобы сутяжники не узнали себя и по косвенным признакам, я заодно изменил в этой книге и фамилии рассказчиков. Так что теперь жаловаться некому, да и не на кого.

ЧЕТВЕРТОЕ СЕРЬЕЗНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Я хотел познакомить вас со всей нашей компанией — Ст. Садыриным, Евг. Сидоровым, Вал. Одинцовой… Показать, как каждый выглядит, говорит, думает.

Пока писались рассказы, автору казалось, что он дал читателям представление о каждом рассказчике. Его профиле и анфасе. Но вот я перечитываю книгу и вижу провал. Все рассказчики говорят на один голос. И я даже могу сказать, чей это голос — автора двух «Вместо…» — предисловия к послесловия. Впору было сесть и заново живописать портрет каждого.

И я уже было сел. Обмакнул перо в чернильницу… А потом подумал: «Ну что за беда, если из-за профиля Ст. Садырина и Вал. Одинцовой виден профиль автора двух «Вместо…»? В конце концов, автор тоже не последнее лицо в этой книге. И если автор кое-где и вылазит вперед, то делает это он не от бестактности, а по законному праву полуавтора этой книги и рассказов».

ВСЕ!

СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ.

1967

КТО АВТОР КНИГИ?

ОПЫТ МИНИ-АВТОБИОГРАФИИ

На днях меня пригласили в школу, где учится внук, поставили лицом к лицу с переполненным залом, постучали карандашом о графин с водой:

— Скажите, что вам дал комсомол? Чем вы обязаны ему?

— Как чем? Всем!

— А именно?

— Всем, что у меня есть! Всем, что я могу!

И мне пришлось начать с самого начала. Рассказать о днях комсомольского детства и отрочества. О годах, когда я еще учился в школе. Конечно, не в теперешней многоэтажной, образцово оснащенной учебными кабинетами, спортзалом, библиотекой десятилетке, а в той одноэтажной, заурядной девятилетке начала двадцатых годов.

Простите, вру, не заурядной. Это была редкая по тому далекому времени школа. Даже не редкая, а единственная в нашем городе, где комсомольцы выпускали свою собственную газету «Мир ученика». Сначала школьная газета выходила раз в неделю, потом два, три, и, наконец, мы сделали её ежедневной. Горком комсомола посылал нас, членов редколлегии, в другие школы делиться опытом. И мы ходили, делились, сеяли разумное, доброе, вечное, объясняли, чем юнкоровская заметка отличается от передовой статьи и от романа в стихах «Евгений Онегин». Наши старания принесли добрые всходы. В то время как в других школах стали выходить ежемесячные и двухнедельные газеты, наша редколлегия решила взять новую высоту. Перевести свою ежедневку на двухразовый выпуск.

В утреннем издании стенгазеты призывать школьников к новым победам в освоении мировой культуры, а в вечернем подбивать итоги прошедшего дня, подвергая строгому анализу все полученные за день двойки и тройки: уточняя, сколько двоек приходится на долю комсомольцев и сколько на долю беспартийных.

К сожалению, ни одному жителю нашего города так и не удалось узреть, как выглядит школьная вечерка, так как учебный год подошел к концу и неугомонные члены редколлегии «Мира ученика» покинули среднюю школу, чтобы начать учебу в высшей. Все, кроме одного. Ответственного редактора. Правда, редактор тоже начал учиться. Первые два дня он аккуратно ходил на занятия, аккуратно слушал, записывал лекции. А на третий день его неожиданно вызвали в горком комсомола и сказали:

— В городе начинает выходить печатная комсомольская газета «Молодой ленинец Востока». К тебе просьба: сходи помоги ребятам.

— А как университет?

— Горком договорился с ректором. Тебе предоставляется полугодовой академический отпуск. Ходи эти полгода в редакцию, способствуй. Пиши не только сам, помогай ребятам, организуй для газеты юнкоровские письма.

Я пошел и не столько помогал ребятам, сколько учился вместе с ними: постигал азы журналистики.

Ждал, когда кончится полугодовой академический отпуск, чтобы снова стать студентом. А через полгода, словно нарочно, в Ташкент из Москвы приходит сообщение: ЦК комсомола готовится к выпуску всесоюзной ежедневной газеты «Комсомольская правда».

В жизнь нашего поколения «Комсомольская правда» вписалась навсегда и прочно. Сейчас трудно представить время, когда «Комсомолки» не было. Но уже и тогда мы с нетерпением ждали ее. Мы — это мальчики и девочки тех лет. Пятнадцатилетние юнкоры и шестнадцатилетние сотрудники только-только рожденных местных комсомольских газет. И у нас в «Молодом ленинце Востока» сейчас же по получении сообщения из Москвы рождается идея: послать во всесоюзную газету своего человека. Кого? Конечно, самого талантливого и самого опытного. Но опытных и талантливых у нас всего один. Коля Старов. Пошлешь его, и свою газету делать будет некому.

А что, если послать молодого и неопытного?

И вот я еду в Москву, в газету, которой пока нет, но которая скоро должна быть. Меня собирает в