что не стоит и одной золотой монеты, прикончила великого воина. Да еще теперь тянет свои грязные лапки с мольбой помочь. У великана варвара, конечно, хватило бы сил разжать мертвые ладони Бартатуи. Но Конан лишь с сожалением посмотрел на погибшего друга. И смачно плюнул вендийке в лицо. Потом он молча перешагнул через Лакшми, подошел к алтарю и принялся разрезать путы, которыми была связана несчастная Ишкала.
В это время в темнеющих небесах безобразное чудовище пожирало останки злополучного чародея. Это был достойный конец самонадеянного претендента на туранский престол.
Конан вскинул залитое кровью тело девушки на плечо и стал спускаться вниз по склону. Оглядываться киммериец не стал. Ему что-то очень не хотелось вновь заглянуть в остекленевшие, выкатившиеся глаза прекрасной вендийки.
Внизу царила полная неразбериха; воины не знали, бежать ли им или продолжать сражение. Чудовище, кажется, удовлетворилось чародеем и залезло обратно в свое облако, Конан снял плащ с одного из мертвецов и завернул в него Ишкалу. Потом киммериец неторопливо направился прочь от Курганов.
В укромном месте, в овраге, Кован нашел Мансура. Поэт по-прежнему лежал на земле, крепко связанный.
– Спокойно, – проворчал киммериец, разрезая веревки. – Теперь нам с тобой надо уносить ноги, и побыстрее. Бартатуя мертв. И вендийка тоже.
– А Ишкала? – воскликнул Мансур.
– Вот она. Я завернул ее в плащ. Девчонка твоя отделалась легким испугом. Скоро придет в себя. А нам неплохо бы найти лошадей. Сейчас здесь начнется полный кавардак, и мы, может быть, сумеем улизнуть незамеченными.
Они выбрались из оврага и принялись спешно разыскивать коней. Вокруг было полно воинов, но на киммерийца и его спутников никто не обращал ни малейшего внимания. Многие гирканийцы выбирались из Курганов, унося на руках раненых товарищей. Особо безнадежных надо было водрузить в седла, чтобы они не умерли ночью пешими. После пережитого ужаса степняки выглядели будто пьяные.
Конан нашел коней в том месте, где они с Мансуром оставили их. Рядом стояла лошадь с дорожными припасами и запасные кони. Сев верхом и положив бесчувственную Ишкалу на седло Конану, они услышали за спиной пронзительный стон. Это был погребальный плач степняков.
– Кто-то набрался храбрости подняться на большой курган, – объяснил Конан. – Они нашли тело Бартатуи. Теперь они не скоро оправятся. Пора ехать.
На пятый день изнурительной скачки по степи маленький отряд Конана приметил вдалеке на юго-востоке двух всадников.
– Кто это? – испугано спросила Ишкала, Княжна путешествовала одетая в запасную рубаху Конана. Босые ноги девушки были черны от степного загара. Из плаща, в который завернул ее Конан по пути с Курганов, она сделала себе некое подобие капюшона.
– Пока не подъедем поближе, не поймем, – сказал киммериец. – Два человека – это не опасно.
Они двинулись дальше, и вскоре лицо Конана озарила улыбка: он узнал тех, кто скакал им навстречу.
– Видишь, Фауд, – прокричал Рустуф своему напарнику. – Я говорил, что с киммерийцем какая-то жалкая песчаная буря не совладает! Как дела, Конан?
– Отлично. В том смысле, что я жив и относительно здоров.
– Мы с Фаудом собрались в западные земли, – сообщил Рустуф. – Хочу найти своих братьев-козаков, а Фауд мечтает вновь увидеть башни Аграпура.
– Я поеду с тобой, – проговорил Конан. – Степняки поймали меня как раз по дороге на запад.
– Нет, Конан, – встрял в разговор Мансур, – ты должен ехать с нами в Согарию! Князь примет тебя с честью. Ты получишь земли, богатства, а также достойный пост в нашем войске.
Киммериец покачал головой:
– Не хочу я больше связываться со всякими правителями. А особенно с вашим князем. Он наверняка не забыл, как я разорил его крепость. Нет уж, пойду на запад. Такова моя судьба.
Перед тем, как попрощаться, Мансур отвел Конана в сторону.
– Спасибо тебе, – сказал юноша. – Как жаль, что я не участвовал в последней битве. Я так и не сумел освободить Ишкалу.
– Ручаюсь, что ты не станешь посвящать ее в такие мелочи, – ухмыльнулся киммериец. – А уж в твоих стихах вся эта история точно будет выглядеть по-другому. Ты не первый поэт, которого я встречаю.
Когда юные согарийцы отъехали прочь, три воина повернули коней на запад.
– Бартатуя погиб, – сообщил Конан.
– Никто не бессмертен, – философски заметил Рустуф, – Многие мечтали покорять мир – а находили только быструю гибель.
– Бартатуя мог хотя бы попробовать, – проговорил Конан. – Это был великий человек, может быть величайший, кого мне довелось знать. И погиб из-за обыкновенной шлюхи.
– Все равно, – пожал плечами козак. – Не думаю, что мне понравился бы мир, где только один правитель. Прежде всего, такой царь стал бы больше всего печься о том, чтобы в казну налоги поступали без перебоев. Нет, мне нравится, когда много маленьких царей и маленьких войн. Это мир, где парни вроде нас могут раздобыть себе какую-нибудь завалящую корону.
Воины засмеялись и направили своих коней дальше на закат, по бескрайней зеленой степи.