пути, выйдя из западных ворот храма. Они прошли мимо большого римского гимнасиума и, как добропорядочные евреи, опустили головы и отвели глаза в сторону. Гимнасиум был сооружен 150 лет назад по указанию императора Антиоха, и здесь римляне занимались спортом и жестокими играми, а также содержали публичные бани. Иудеев всегда возмущала нагота, в играх и состязательной атлетике они не видели никакого удовольствия.

Ныне город был полон римских солдат. Прокуратор всегда вызывал дополнительные войска с побережья в дни еврейских религиозных праздников. Если бы евреи замыслили мятеж, то выступление против завоевателей, вероятнее всего, произошло бы в один из таких праздников и началось бы во дворе храма на паперти язычников. Вот почему прокуратор находился сегодня в Иерусалиме, хотя его официальная резиденция была в Кесарии на средиземноморском побережье. К своим обязанностям губернатора Понтий Пилат относился формально. Он был человеком неглупым, но в то же время злобным и жестоким, и никогда не упускал возможности поиздеваться над своими подданными словесно или телесно.

Приезжая в Иерусалим, Понтий Пилат имел возможность выбирать резиденцию. Чаще всего он останавливался во дворце Ирода около западных ворот города, потому что дворец этот был просторен и великолепен, с залами, красиво отделанными алебастром. Дворец находился в самой роскошной части Иерусалима, рядом с богатыми домами первосвященника Каиафы и его тестя Анны - предшественника Каиафы на этом посту.

Дворец Ирода некогда принадлежал царю Ироду Великому. Нынешний Ирод по имени Антипа по приезде в Иерусалим обитал в другом, Хасмонейском дворце, на склоне западного холма, недалеко от входа в храм. Деловых общений между Пилатом и Иродом Антипой было мало, ибо царь имел основания для недовольства. Прокуратор приказал казнить нескольких галилеян, а Ирод как царь возмутился узурпацией власти римлянами, но был бессилен что-либо изменить и мог только злобствовать.

При желании Понтий Пилат мог бы отобрать дом Ирода для своих коротких остановок в Иерусалиме, но воздержался от этого и, по слухам, искал случая восстановить добрые отношения с царем. Другой резиденцией Пилата являлась грозная крепость Антония, которая как огромная скала прилегала к храму. В крепости, в изысканно украшенном сундуке хранилось облачение первосвященника; прокуратор вынимал его утром перед первопрестольными праздниками и давал Каиафе, который должен был вернуть облачение в течение восьми дней.

На этот раз Пилат с женой остановился в крепости.

Петр и Иоанн пробивались сквозь толпу в предвечернем городе. Иерусалим был переполнен горожанами и пришельцами: провинциальными евреями в грубой одежде, галилеянами с их медлительной речью, язычниками-греками, которые одевались элегантно и выглядели, как богатые путешественники, крепкими сирийцами, пришедшими с караванами с севера для работы здесь или службы в армии Цезаря, богатыми евреями из Египта в белоснежных одеждах с лиловыми краями.

Иерусалимские евреи были высокомерны и заносчивы не только по отношению к людям остального мира, но и к другим евреям тоже. К евреям, отрицающим Писание, они относились, как к нечистым язычникам.

Оба апостола заметили, что город был уже убран: выбоины на дорогах после зимних дождей сглажены, каменные мосты укреплены, гробницы недавно побелены. С улиц, а также с пристроек для скота убрали навоз, храм, как всегда, поражал своим ослепительным великолепием. Он не нуждался в особой уборке, ежедневно семь тысяч священников и сотни левитов не давали осесть даже пыли на огромных гроздьях винограда из чистого золота на восточной стене храма.

Когда двое мужчин снова добрались до большой горницы, солнце уже садилось за соседний холм, и они поспешно начали разводить огонь, чтобы зажарить ягненка. Запрещалось ломать кости животного, так как оно символизировало Израиль, целый и неделимый. Петр и Иоанн разделили обязанности - в то время, как более опытный Петр насаживал ягненка на вертел и размещал его в очаге из кирпича, чтобы туша нигде не прикасалась к стенкам, Иоанн ломал круглый, тонкий пресный хлеб на маленькие кусочки. Это была маца, ритуальный хлеб, названный так в честь Моисея потому, что евреи питались мацой, следуя за Моисеем из Египта. Хлеб этот назывался еще хлебом скорби, ибо израильтяне покидали Египет в такой спешке, что у женщин не осталось времени заквасить тесто.

Петр и Иоанн приготовили также салат из пяти горьких растений, в память о горечи египетского рабства. Затем наполнили уксусом чашу, в которую следовательно обмакивать горькие листья. Красное вино уже было готово. Бедняки могли купить его в храме за умеренную плату, затем вино слегка, на одну пятую, разбавлялось водой. И, наконец, Петр и Иоанн приготовили блюдо из миндаля, фиг, фиников, вина и корицы. После тщательного перемешивания оно приобрело цвет обожженного кирпича.

Апостолы все еще готовили трапезу, когда в комнату поднялся Иисус. Они приветствовали друг друга приглушенными голосами. Иисус внимательно осмотрел горницу. Для Него это было важное место, значительная ночь. Он не делился своими переживаниями, апостолам Он казался всецело погруженным в Себя. Они ожидали выражения отчаяния или даже душевного подъема, что направило бы их чувства. Так бывает, когда сверкают молнии и грохочет гром, и овцы смотрят на пастуха, а не на небо.

Все двенадцать казались спокойными, но в комнате чувствовалась напряженность. Приветствия произносились шепотом. То были бородатые мужчины в возрасте около тридцати лет, люди разного роста и цвета волос, простолюдины, время от времени сознававшие, что находятся в присутствии Сына Божьего; временами, однако, ими овладевал страх, и эта вера колебалась. Хотя им и раньше не раз приходилось выносить испытания, то был час особого напряжения. Они слышали, как Иисус говорил о приближающейся смерти с явной печалью. И никто не решался задать вопрос, который хотели задать все: "Неужели Ты не можешь призвать ангелов Отца Твоего и разрушить город и весь мир, а затем сесть с нами чинить суд над душами людскими?" Но они стояли по двое и по трое у колонн, подпирающих крышу, и глядели на Него, и шептались, и удивлялись, и беспокоились. Отец Марка прислал двух слуг готовить праздничный стол, и над их головами витал и колыхался при каждом движении голубой дым от жареной баранины.

Слуги поставили стол в форме подковы посреди комнаты. Открытая часть подковы была ближе к выходу из комнаты - вершине наружной лестницы. На протяжении веков евреи принимали пищу как им заблагорассудится, но греки считали, что только свободным людям надлежит сидеть за