месяц или два, чтобы заново осмыслить наши отношения.

– А как на счет целой жизни или двух? – спросила она.

– Если будет необходимо. – Он посмотрел на нее в упор холодными синими глазами.

Красивая, упрямая Эстель. Неисправимая кокетка. За исключением того момента, что в его власти было сделать ее графиней Лайл и оплачивать прихоти жены до конца жизни, он ничуть не волновал ее как мужчина. Даже несмотря на периодические вспышки жаркой страсти, которые всегда заставляли его задумываться после того, как все заканчивалось, и она засыпала в его объятиях, не дарила ли она когда-нибудь другим мужчинам подобную благосклонность. Он всегда ненавидел себя за такие необоснованные подозрения.

Внезапно ее начало знобить.

– Как здесь холодно, – раздраженно сказала она. – Как мы можем жить в декабре без зажженных каминов? Весьма неблагоразумно.

– Ты весьма неблагоразумна, – уточнил он. – Ты могла бы сейчас находиться в восточной комнате или в библиотеке, где разведен огонь. Ты могла бы устроиться в спальне с горящим камином. Дымоходы нужно чистить время от времени, если они не загораются. В половине дома это следовало сделать вчера, в другой половине – сегодня. Не такое уж большое неудобство, не так ли?

– Это нужно было делать летом, – упорствовала она.

– Летом ты говорила, что можно подождать до зимы, затем мы уехали в поместье, – напомнил он ей. – И потом эта твоя прихоть встречать Рождество здесь, в кругу наших двух семей. Хорошо, я пошел тебе на встречу, Эстель, как обычно. Но камины давно дымят. Их нужно прочистить до того, как прибудут наши гости на следующей неделе. К завтрашнему дню все должно быть снова в порядке.

– Ненавижу, когда ты говоришь со мной таким тоном, – сказала она, – как будто я маленький несмышленый ребенок.

– Ты ненавидишь любой тон, с которым я с тобой разговариваю, – сказал он. – И иногда ты действительно ведешь себя, как несмышленый ребенок.

– Благодарю, – ответила она, разжимая руку и разглядывая кольцо. – Я желаю одеться, Алан, и пойти поискать комнату с зажженным камином. Я признательна тебе за то, что ты посчитал нецелесообразным бить меня из-за потери алмаза.

– Эстель! – Весь его тщательно сдерживаемый гнев поднялся на поверхность и выплеснулся в одном единственном слове.

Она повернула голову и сверкнула своими темными неприветливыми глазами. Он вышел из комнаты, не вымолвив ни слова.

Эстель снова посмотрела на кольцо, лежащее в ладони. Она почувствовала, как защипало в носу и горле, и эта боль отозвалась ниже, в груди.

Алмаз пропал. Полный крах. Всего. Два года – не такой уж большой срок, но, казалось, то была совершенно другая Эстель, которая смотрела, как он надевает кольцо ей на палец и кладет ее руку на свою так, чтобы она могла видеть алмаз.

Это был канун Рождества, и она была охвачена обычной эйфорией чувств – любовью, благодушием и непоколебимой уверенностью, что любой последующий день мог бы быть похожим на рождественский, если бы каждый попытался приложить для этого хотя бы немного усилий. Она смотрела на алмаз и сапфиры, и они казались яркими символами надежды. Надежды, что устроенный брак, на который она согласилась, так как мама и папа считали, что это роскошная возможность для нее, будет счастливым браком. Надежды, что высокий, золотоволосый, неулыбчивый, напоминающий статую суженый окажется мужчиной, который сможет ей понравиться, с кем ей будет уютно, и, возможно, она даже полюбит его.

Кольцо с самого начала было для нее «Вифлеемской звездой», это название пришло ей на ум сразу, без каких либо раздумий. И он улыбнулся ей одной из своих редких улыбок, когда она подняла на него глаза и назвала так кольцо. В тот момент, всматриваясь в синие глаза, она подумала, что, возможно, у него возникнет к ней чувство. Она подумала, что, может быть, он ее поцелует. Он этого не сделал, но поднес ее руку к своим губам и поцеловал и руку, и кольцо.

Он ни разу не поцеловал ее в губы, пока они не поженились. Но он поцеловал ее позже, в их брачную ночь на брачном ложе. И сделал это таким образом, что событие, которого она ожидала с некоторым испугом, оказалось пропитанным нежностью и таким прекрасным, почти безболезненным.

Она думала...

Она надеялась...

Но это не имеет значения. Единственные действительно нежные и страстные события их брака происходили в ее постели. Всегда только действие тел.

Всегда без слов.

Они не становились ближе друг другу. Он никогда не открывался ей полностью, а она в свою очередь делилась с ним только всякими не имеющими значения мелочами. Они никогда не разговаривали по душам.

Они были любовниками в основном под настроение и урывками. Иногда дикая страсть бушевала три-четыре ночи подряд. А потом неделями между ними ничего не происходило.

За все это время она так и не забеременела. До сих пор, по крайней мере... Но она не была до конца уверена.

Единственное, что было последовательным в их отношениях – это ссоры. Почти всегда из-за ее поведения с другими джентльменами. Сначала его обвинения были несправедливы, ведь улыбаться и кокетничать для нее – так естественно. За этим ничего не крылось. Ее верность принадлежала новоиспеченному мужу. Своим неодобрением он изумил и ранил ее. Но в прошлом году Эстель начала флиртовать весьма преднамеренно. Правда, не до такой степени, чтобы заставить других джентльменов питать ложные надежды. Никому и никогда, не считая Алана, не предлагались ее губы или любая другая часть тела, кроме руки. Даже малюсенький кусочек ее сердца. Но она ощущала почти дьявольское ликование, отмечая изменение выражения лица мужа, находясь в другом конце переполненной гостиной или бального зала, и предвкушая, как по прибытию домой, они дадут волю чувствам.

Иногда после ссор он удалялся в свою комнату, хлопая дверью, которая соединяла их гардеробные. Иногда они оба оказывались в ее постели, и тогда яростный гнев превращался в жаркую страсть.

Предыдущая ночь таковой не была. Она стянула «Вифлеемскую звезду» с пальца и швырнула в него, прокричав, что раз кольцо перестало что-либо значить, он может забрать его назад и сидеть с ним в обнимку. А он крикнул в ответ, что если она не будет его носить, то больше не сможет царапать щеки своим любовникам. И ушел, хлопнув дверью так, что та завибрировала и задрожала на петлях.

А теперь она, действительно, осталась без кольца. Нет, хуже. У нее осталась оправа от него, так же как все еще присутствовала оболочка брака. Звезда покинула – и кольцо, и брак.

Громкие и мучительные рыдания, нарушившие тишину комнаты, застали ее врасплох и, даже более того, удивили, когда