пожелтела от жара, местами попросту рассыпалась в прах — так была обуглена. Однако одного взгляда на подпись хватило, чтобы если не оправдать, то, по крайней мере, объяснить все эти отклонения.
В сущности, это можно было рассматривать как официальное послание одного наследника другому. Автор письма прекрасно знал о статусе Артура Клайгеля и мог рассчитывать, что и мне известно имя Звенигора, единственного сына короля саламандр Златовера.
Продравшись сквозь хитросплетение официального приветствия, доставившее, надо полагать, автору мук не меньше, чем адресату, я углубился в письмо.
Видно, стряслось нечто значительное, раз кронпринц саламандр, этого чрезвычайно замкнутого народа, решился писать практически незнакомому человеку, на адрес титула, а не конкретно Артура Клайгеля. Или же затевается какая-то игра?
Я отложил письмо и задумался. Меня учили за одним фактом видеть множество возможных направлений сюжета. Могло быть так, могло — иначе, и этих «иначе» порой набиралось до двух десятков, они имели устойчивую тенденцию к размножению, и всех их практически невозможно было бы удержать в голове. Сейчас я старательно вспоминал, что слышал о саламандрах вообще и о Звенигоре в частности.
Как уже упоминалось, саламандры вели отменно замкнутый образ жизни, на протяжении многих веков успешно противясь ассимиляции среди других, гораздо более многочисленных народов, никогда не вставали на сторону одного из тронов и проявляли явное высокомерие, когда политические нужды сталкивали их с людьми или иными тварями Волшебной Страны. Они считали себя детьми огня, как гномы, к примеру — детьми камня. Насколько я был в курсе, не существовало ни одной сколько-нибудь достоверной книги, описывающей внешность, быт, общественное сознание и культурные обычаи саламандр, и никто мне про них ничего не рассказывал. Самым ценным из всего, что мне удалось выцедить из своей памяти, была хайпурская студенческая сплетня: король Златовер якобы обратился к леди Джейн с просьбой — а интересно, как выражалась просьба, если Златовер и впрямь настолько заносчив, как о нем говорят? — принять на пансион его наследника Звенигора и обучить его наукам. Леди Джейн, разумеется, обеими руками ухватилась за открывающуюся возможность склонить к Белому трону если уж не самого старого короля, то хотя бы его наследника, обладающего, по молодости, более пластичной психикой. Сам я никогда не видел юного саламандра и был, насколько это позволительно при моем врожденном даре, материалистом, то есть: не принимал на веру то, чему не находил достойного подтверждения. И вот, оказывается, мы с наследником Златовера — и впрямь однокашники. Кстати, а как выглядят саламандры? Те хайпурские слухи плодились, главным образом, благодаря таинственности, окружавшей пребывание принца в Университете. Он жил, вроде бы, в отдельном кампусе, и каждый его шаг строго контролировался приставленной Златовером свитой. У него были свои преподаватели и своя, отличная от общей, программа: леди Джейн шла навстречу всем пожеланиям старого саламандра. Я поразмыслил, была ли для этого уединения иная причина, кроме тупого саламандрового высокомерия, крылось ли за ним нечто целесообразное.
Письмо, которое я держал в руках, ни сном ни духом не заикалось о каком бы то ни было видовом шовинизме, напротив, его язык и осведомленность свидетельствовали о живом, доброжелательном интересе к окружающему миру.
Обращаясь ко мне наполовину как к официальному лицу, наполовину как к однокашнику, кронпринц приглашал меня посетить места обитания саламандр, что для всякого сколько-нибудь любопытного существа явилось бы даром судьбы, а для любого из Клайгелей — прямо-таки непреодолимым искушением. И что-то тут все-таки было не так. Вряд ли, имей Звенигор на эту эскападу разрешение от своего отца и сюзерена, письмо имело бы такой истерзанный вид, да и вручено оно было бы официально, с подобающими поклонами и словесами. С чего бы саламандру проявлять такую любезность по отношению к существу иной породы? Это при их-то исконной обособленности! Похоже на заигрывание с троном. Но почему, если им надо что-то от Светлых, не обратиться прямо к леди Джейн? Потому, что необходим равный статус автора и адресата? Почему бумага имеет такой вид, будто ее только-только выхватили из печи? Должно быть, кронпринцу понадобилась серьезная помощь, на уровне вмешательства посторонней силы, и понадобилась она неофициально.
Я оборвал свои домыслы. Помимо растраты фантазии, в них не было ничего путного. Все равно я не узнаю ничего достоверного из письма, написанного с учетом возможного перехвата. Поехать? Я вспомнил мать. Я знал, она этого боялась. Отказать? А на каком основании? На том, что превыше всех радостей, земных и небесных, ценю ее покой… и ее кухню? Ну и кем бы я был, прими я такое решение? Какое, во имя всех духов земли и неба, я имею право отказывать ровеснику, такому же кронпринцу, как и я сам, даже не в помощи, которой тот еще не попросил, а во внимании и любезности? Извини, дорогой, я предпочитаю рыбную ловлю? А отец протягивал руку даже Черным принцам. Потому что кроме ее любви, супружеской или материнской, есть еще такая вещь, как твоя собственная сказка, и стократ достоин брезгливого сожаления тот, кто пренебрежет ее зовом.
— С места бы не сдвинулся, — пробормотал я, — если бы меня свистнул твой нелюбезный папочка! Только ради тебя. И до смерти охота узнать, как все-таки выглядят саламандры.