вздрогнула и не прервала телефонного разговора.

– Нет, завтра – нет… – услышал Ангел. – Но я же вам не нужна для этого! Генерал прекрасно всё знает. А в Министерстве торговли у нас есть… Как, у меня есть Лемери? Да что вы! Он очарователен, но… Алло! Алло!..

Она засмеялась, показав маленькие зубки:

– О, вы преувеличиваете… Лемери любезен со всеми женщинами, если они не кривые и не хромые… Что? Да, он пришёл, только что. Нет-нет, всё строго между нами… До свидания… До завтра…

Белоснежный пеньюар, отливавший жемчужным блеском в тон ожерелью на шее, соскользнул с её плеча. Распущенные каштановые волосы, тонкие и кудрявые, как у негритянки, ставшие от сухости воздуха чуть более жёсткими, чем обычно, колыхались при каждом движении.

– Кто это? – спросил Ангел.

Она повесила трубку и, не ответив на его вопрос, задала другой:

– Фред, ты дашь мне завтра свой «роллс»? Мне нужно будет привезти к нам на обед генерала.

– Что ещё за генерал?

– Генерал Хаар.

– Бош?

Эдме сдвинула брови.

– Слушай, Фред, что за детские шутки? Генерал Хаар завтра приедет осматривать больницу. Когда он вернётся к себе в Америку, он сможет сказать, что мой госпиталь ничуть не хуже американских… Его сопровождает полковник Бейберт. А потом они приедут сюда обедать.

Ангел с размаху швырнул смокинг на комод.

– Мне плевать. Я буду обедать в городе.

– Как?.. Как?..

На лице Эдме промелькнуло ожесточение, но она тут же улыбнулась, аккуратно сложила смокинг и сказала уже совсем другим тоном:

– Ты спрашивал, кому я звонила? Твоей матери.

Развалясь в глубоком кресле, Ангел молчал. Черты его сложились в самую красивую, самую неподвижную из его масок. Спокойное неодобрение отражалось на его челе, на опущенных веках, чуть потемневших к тридцати годам, на губах, которые он постарался сомкнуть мягко, без напряжения, словно во сне.

– Она хочет поговорить с Лемери из Министерства торговли насчёт своих кораблей, гружённых кожами, – продолжала Эдме. – Они стоят у неё в порту, в Вальпараисо, целых три… Неплохая идея, ты не находишь? Только Лемери не даст разрешения на ввоз – во всяком случае, он так говорит. Знаешь, сколько Сумаби предлагают ей в качестве комиссионных, причём по самому минимуму?

Ангел махнул рукой, отметая разом и корабли, и кожи, и комиссионные.

– Баста! – коротко сказал он.

Эдме не настаивала и, нежно глядя на мужа, подошла к нему.

– Ты пообедаешь завтра с нами? Может быть, придёт ещё Жиббс, репортёр из «Эксельсиора», который будет фотографировать госпиталь, и твоя мать.

Ангел спокойно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Генерал Хагенбек…

– Хаар…

– …полковник, да ещё моя мать во френче – ты, кажется, называешь это «жакетом»? – с маленькими кожаными пуговицами… Её перетянутый пояс… Погончики на плечах… Офицерский стоячий воротник, над которым нависает подбородок… и вдобавок тросточка… Нет, знаешь… Моего героизма на это не хватит – я лучше уйду.

Он тихо засмеялся, но как-то невесело. Эдме положила ему на плечо руку, уже слегка дрожавшую от гнева, но попыталась обратить всё в шутку:

– Ты ведь не всерьёз, правда?

– Очень даже всерьёз. Я отправлюсь обедать в «Брекекекс»… Или ещё куда-нибудь.

– С кем?

– С кем захочу.

Он сел и, не нагибаясь, сбросил туфли. Эдме, прислонясь к чёрному лакированному комоду, подбирала слова, которые образумили бы Ангела. Белый атлас колыхался в ритме её учащённого дыхания, она сложила руки за спиной, как мученица. Ангел посмотрел на неё с затаённым уважением.

«Она в самом деле имеет вид женщины высокого пошиба, – подумал он. – Даже так, непричёсанная, неодетая, в купальном халате, она выглядит весьма прилично».

Эдме опустила глаза, встретилась взглядом с мужем, улыбнулась.

– Ты просто дразнить меня, – сказала она жалобно.

– Нет. Я просто не буду завтракать дома.

– Но почему?

Он встал, дошёл до распахнутой двери их тёмной спальни, полной запахов ночного сада, потом вернулся к ней:

– Потому. Если ты вынудишь меня объясняться, я буду говорить грубо. Я буду говорить нехорошо. Ты расплачешься, не заметишь от волнения, как с тебя соскользнёт пеньюар, но… но, увы, мне это будет всё равно.

Прежнее ожесточение проступило в лице молодой женщины. Однако её терпение не было исчерпано. Она засмеялась и пожала круглым голым плечиком, белевшим под распущенными волосами.

– Посмотрим, как тебе это будет всё равно. Он прохаживался по комнате, уже раздетый, в одних белых коротких трусах из шёлкового трикотажа. Ступая, он внимательно следил за упругостью походки, тщательно сгибал стопу и колено и потирал под правым соском два почти уже сгладившихся маленьких шрама, возвращая им прежнюю яркость. Худой, менее вальяжный, чем в двадцать лет, но более стройный и крепкий, он не отказывал себе в удовольствии покрасоваться перед женой, не столько соблазняя её, сколько демонстрируя своё превосходство. Ангел знал, что он красивее, чем она, и оценивал свысока, как знаток, пологие бёдра, не слишком высокую грудь, грацию ускользающих линий, которую Эдме так умело облекала в прямые платья и облегающие туники. «Где же твои стати? Ты случайно не растаяла?» – спрашивал он иногда, желая слегка поддеть её и ощутить, как от раздражения напрягается её тело, в котором таилась скрытая сила.

Последние слова жены ему не понравились. Ему хотелось, чтобы она была изысканной и бессловесной, если не бесчувственной в его объятиях. Он остановился и, нахмурясь, смерил её взглядом.

– Хорошенькие у тебя манеры! – сказал он. – Это ты у своего главного врача научилась? Война, сударыня!

Она снова приподняла голое плечико.

– Бедненький Фред, какой же ты ещё ребёнок! Хорошо, что нас никто не слышит. Отчитываешь меня за шутку… которая, в сущности, не что иное, как комплимент… Вздумал напоминать мне о приличиях… И кто? Ты!.. Ты! После семи лет брака!

– Откуда ты взяла семь лет?

Он сел, словно для долгого разговора, голый, самодовольно раскинув вытянутые ноги.

– Помилуй, тысяча девятьсот тринадцатый… тысяча девятьсот девятнадцатый…

– Извини, извини! У нас с тобой разные календари. Я считаю…

Эдме подогнула одну ногу, демонстрируя усталость. Ангел перебил её:

– Какой во всём этом толк? Пошли лучше спать. У тебя завтра в девять танцкласс, не так ли?

– О-о! Фред!

Она сломала и отшвырнула розу, стоявшую в чёрной вазе, а Ангел продолжал раздувать гневный огонёк, блестевший сквозь слёзы в её глазах.

– Так я иногда называю по ошибке твои упражнения с ранеными…

Не глядя на него, она бормотала дрожащими губами:

– Варвар… варвар… чудовище…

Он, улыбаясь, продолжал наступление.

– А что ты