Казанского. Они шли за ним. Тот встал и подал руку Марку.

— Ступай. Каждому свой путь. Не пропадешь ты, если по правде. Руки есть и голова тоже. Ты чистый. Тебя я вижу насквозь, как стекло. Люди тебя другим хотели сделать по слепоте только. Не сумели они. Не судьба им. Так ступай отсюда, от них. И унеси с собой то, что в тебе есть. И человеческим дополни душу. Правдой дополни. Есть она в тебе. И будет хорошо. Человек ты! — говорил Казанский, — человеком и будь! Где хочешь, а будь человеком. Правда в тебе будет гореть, как свеча. Прощай. Мои зовут, слышишь? Мне пора. Будь счастлив. Я тебя любил.

Он улыбнулся Марку, кивнул и пошел, все такой же улыбающийся, светлый, ясный.

А Марк остался. И был он один, и было в нем двое. Человек в нем был. И был Марк, которого били и принизили, и ненавидели которого, как мразь.

И человек сказал Марку: «Ты гордый, поднимись, потому что ты сила. Встань!»

И он встал. Он поднялся.

Мошкара застилала ему солнце, но не затмила его. Он видел свет его и в небе, и в себе.

И светом наполнилась душа.

И было в ней ясно, и было тихо. И было светло.

Он выпрямился и улыбнулся. Улыбнулся светло, как солнце. В первый раз.