в полный комплект входит алхимическая грязь, то есть обычная грязь, выброшенные отходы неисправимых и неискупаемых слабостей человеческого чувства. Сатурн тоже правит душой, и установленные им пределы разрушают иллюзию того, что все поддается развитию.
Мы дали себя увлечь чем-то вроде подавленной философии чувства, утверждающей, что все в человеческой природе может быть улучшено, или связано в одно целое, или осознано. Над анализом навис невидимый знак с надписью «рост» (или "трансформация"). С помощью этой оптимистической философии чувства мы платим дань неискренности чувствующей функции. Смутность идеи вполне устраивает неточность самой подавленной чувствующей функции (или подавленного мышления чувствующего типа), снабжая нас удобным и гармоничным представлением о том, что все, что ни случается, в конце концов приводит к добру, является частью нашего роста, частью процесса индивидуации.
Но мы знаем из опыта собственной жизни и из наблюдений за жизнью других, особенно тех, кто старше нас, что в области чувств имеются ужасные, неисправимые провалы. Это ненависть, с которой "следовало бы" давно покончить, мелочность и подлость, бездействие в критические моменты, перенос страстных желаний в старость, незалеченные раны, непризнанные предательства, постоянно творимая жестокость. Эллиот в ("Литтл Гиддинг" из "Четырех квартетов", London, 1944) описывает"…плоды, которыми под старость Ты сможешь увенчать свои труды".
"Один из них — …тиски переоценки
Всего, что ты содеял и кем был;
И запоздалый стыд за побужденья —
Ведь все, что ты вершил другим во благо,
Как выяснится — сделано во вред".
[Перевод С. Степанова
(Т. С. Эллиот, "Избранная поэзия",
Санкт-Петербург «Северо-Запад», 1994, стр. 96), ]
Хотя болезненные психопатологические чувства остаются с нами до конца жизни, у нас есть для них подходящее место — это дружба. В древности дружба рассматривалась как одно из прекраснейших достижений человека, как нечто редкое и припасенное на последнюю часть жизни. Дружба не может существовать под невидимым знаком трансформации; друзья предназначены не для того, чтобы совершенствовать друг друга, они принимают друг друга такими, какие они есть, со всеми их недостатками. Дружба предлагает чувству условия, в которых могут быть раскрыты и признаны постыдные подавленные чувства. Переживания прошлого и боль старых ран могут быть спокойно пережеваны. Даже анализ не предлагает патологическим чувствам такого теплого прибежища, как дружба.
Но и дружба остается на уровне личных чувств. А душа человека по-прежнему нуждается в обезличенном удовлетворении. До тех пор, пока наша культура не восстановит гармонию с главными архетипическими силами жизни — с ежедневными ритмами и временами года, пометами времени в биографии, с духом, присущим каждому месту, с предками, потомками, семьей и нацией, с историческими событиями и смертью, приняв условия Богов и Богинь, управляющих нашими судьбами, — наша чувствующая функция останется подавленной, даже патологической, в одном существенном отношении. Потому что она лишена светским миром, в котором нам суждено жить, ценностей архетипической реальности и связи с ней нашего существования.