- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (162) »
Дубова Прохора Фомича… ого, — пораженно воскликнул Шишленин, — рождения одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмого годика! Так дело ж еще дореволюционное! — изумился полковник, рассматривая бумаги. — Я вообще ничего не понимаю!
— Я тоже, — поддержал шефа Егоров, — завтра наведаюсь в архив. Выясню, не дурачит ли нас кто-нибудь. Проверить нужно!
— Давай, Сергей, проверяй, — одобрил полковник действия подчиненного. — А то, понимаешь, мистику развели, а нам — расхлебывай!
— Лицом к стене! — скомандовал молоденький сержант, одетый в новую, еще не выцветшую форму внутренних войск. Зубов привычно отвернулся, хотел сцепить руки за спиной, но вовремя вспомнил про скатанный в рулон матрас, который держал под мышкой. Сержантик заглянул в кормушку,[2] затем долго гремел ключами, отпирая тугой замок. Наконец, скрипя ржавыми петлями, дверь хаты[3] распахнулась. — Вперед! — приказал сержант, хлопнув Зубова по плечу. Петр переступил порог камеры. Дверь, громко лязгнув напоследок, закрылась, отрезая Зубова от остального мира. Петр наметанным взглядом оглядел хату и её жильцов: шестнадцать шконарей,[4] два из них пустые. После вонючего вагонзака,[5] где на одно спальное место тулили троих ЗК, а на дальняк[6] выводили раз — два в сутки, здесь был рай. Перед дверью лежало свежевыстиранное вафельное полотенце. Ничуть не смущаясь, Зубов деловито вытер о полотенце грязные гады.[7] С крайней шконки неожиданно подскочил плюгавенький мужичонка неопределенного возраста в драной майке. Зажимая обсосанный папиросный окурок редкими гнилыми зубами, мужичонка гонял его из одного угла рта в другой. — Ах ты, гнида, — заверещал он неожиданно тонким голосом, — люди этим полотенцем хавальник утирают… — Твое что — ли? — жестко перебил визжащего мужика Петр. — А хоть бы и мое? — не унимался фраерок, приближаясь к Петру расхлябанной шаркающей походкой. — Тогда эта весчь в нужном месте, — Петр продолжал бесцеремонно вытирать о полотенце ноги, — на человека ты мало похож! — Ну, тварь… — мужичок поперхнулся слюной от такой неслыханной дерзости. — Ща порву, сука! — завизжал он, разрывая на впалой груди ветхую майку. — Уймись, болезный, — спокойно посоветовал ему Зубов, — сам порвешься, никакой лепила[8] не склеит! — Угомонись, Промокашка! — поддержал Зубова сиплый голос, раздавшийся из дальнего конца хаты. — Я сам! Услышав погоняло шестерки, Зубов не смог сдержать улыбки. Тот, кто наградил бедолагу такой кликухой, по всей видимости, глубоко уважал братьев Вайнеров. — Слышь, Пряник, чего лыбишься, — окликнул Петра все тот же сиплый голос, — кантуй сюды! Базар к тебе сурьезный! Промокашка после слов неведомого заступника как-то съежился и прикусил язык. Но когда Зубов проходил мимо, нарочито зацепил его плечом и злобно зашипел в след: — Я тебя, суку, еще урою! Петр не обратил на слова шестерки никакого внимания. Он спокойно пересек камеру и подошел к шконарю, на котором восседал обладатель сиплого голоса. — Я — Хряк, — представился сиплый, — смотрящий![9] Здесь моё слово — закон! Хряк действительно смахивал на кабана: такой же грузный и неопрятный. Маленькие глазки сидели слишком близко друг к другу на здоровом, заросшем рыжей щетиной лице. Неестественно вывернутые ноздри дополняли сходство с боровом, превращая широкий нос в свиное рыло. На обнаженной груди Хряка красовался большой портак[10] — крест на цепи. Крест, выполненный в виде трефовой масти, гласил однозначно — его хозяин вор. На предплечье красовался череп, нанизанный на кинжал, роза и змея, накрученная спиралью на лезвие. Над змеиной головой Дубов рассмотрел маленькую корону, и это означало, что Хряк здесь по праву царь и бог. — Можешь не называться, — продолжил смотрящий, — ты — Посох. Я тебя ждал.
— Простите, — кашлянул Егоров, заглядывая в приемное окошко архива. — Мне нужно поговорить, — он сверился с бумажкой, — с Семеновой С. М. — Софьей Михайловной? — переспросила приемщица — молодая симпатичная девушка. — Наверное. Я не знаю, — мило улыбаясь, пожал плечами Сергей. — А по какому вопросу? — улыбнулась в ответ девушка. — Вот, — Егоров показал документы, — по поводу запроса. Нужно кое-что уточнить. — Вам прямо по коридору, затем налево. Третья дверь, — девушка была само очарование, к тому же в этот ранний час посетителей не было, и она откровенно скучала. — Спасибо, э-э-э… — Света, — представилась девушка. — Сергей, — ответно расшаркался Егоров. — Светлана, вы мне несказанно помогли. В знак моей благодарности и нашего нечаянного знакомства, я осмелюсь пригласить вас в какой-нибудь маленький, уютный ресторанчик. Вы что делаете сегодня вечером? Девушка зарделась, потупила глаза. — Мы с вами даже не знакомы, — нерешительно прошептала она. — Давайте так, Светлана, — Егоров полностью взял инициативу в свои руки, — когда я буду уходить, вы подумаете и скажете. А за ужином и познакомимся, — он подмигнул Светлане и отправился искать третью дверь налево. Двигаясь по полутемному коридору, Егоров не переставал улыбаться. Он уже не сомневался, что Светлана согласиться на встречу с ним. Вот и нужная дверь. Сергей тихонько постучал костяшками пальцев. — Войдите! — донесся из-за дверей сочный девичий голос. Егоров толкнул дверь и вошел в кабинет. За столом, заваленным грудой документов, сидела сухонькая седая старушка. Сергей огляделся по сторонам в поисках обладательницы чудесного голоса. — Молодой человек, — старушка на миг оторвалась от бумаг, строго посмотрела на Егорова поверх больших старомодных очков, — я вас слушаю. — Мне нужна Семенова Софья Михайловна, — справившись с секундным оцепенением, пробормотал Сергей. Он не мог поверить, что эта невзрачная старушка и есть обладательница роскошного голоса. — Это я, — ответила Софья Михайловна, — чем могу служить? — Майор Егоров, уголовный розыск, — официально представился Сергей, — вот мои документы… — Ну, ну, ну, — рассмеялась старушка, — не надо так, вы мне во внуки годитесь! Вас как звать-величать? — Сергей, — опешил Егоров. — Ну, вот и хорошо, Сереженька. Что у вас там? — Ответ на запрос, — Егоров протянул пачку бумаг, — надо проверить! Софья Михайловна взяла бумаги, поправила очки и быстро пробежала глазами по документу. — А! Это Мишенька
п. Кулустай. ИТК строгого режима…
— Лицом к стене! — скомандовал молоденький сержант, одетый в новую, еще не выцветшую форму внутренних войск. Зубов привычно отвернулся, хотел сцепить руки за спиной, но вовремя вспомнил про скатанный в рулон матрас, который держал под мышкой. Сержантик заглянул в кормушку,[2] затем долго гремел ключами, отпирая тугой замок. Наконец, скрипя ржавыми петлями, дверь хаты[3] распахнулась. — Вперед! — приказал сержант, хлопнув Зубова по плечу. Петр переступил порог камеры. Дверь, громко лязгнув напоследок, закрылась, отрезая Зубова от остального мира. Петр наметанным взглядом оглядел хату и её жильцов: шестнадцать шконарей,[4] два из них пустые. После вонючего вагонзака,[5] где на одно спальное место тулили троих ЗК, а на дальняк[6] выводили раз — два в сутки, здесь был рай. Перед дверью лежало свежевыстиранное вафельное полотенце. Ничуть не смущаясь, Зубов деловито вытер о полотенце грязные гады.[7] С крайней шконки неожиданно подскочил плюгавенький мужичонка неопределенного возраста в драной майке. Зажимая обсосанный папиросный окурок редкими гнилыми зубами, мужичонка гонял его из одного угла рта в другой. — Ах ты, гнида, — заверещал он неожиданно тонким голосом, — люди этим полотенцем хавальник утирают… — Твое что — ли? — жестко перебил визжащего мужика Петр. — А хоть бы и мое? — не унимался фраерок, приближаясь к Петру расхлябанной шаркающей походкой. — Тогда эта весчь в нужном месте, — Петр продолжал бесцеремонно вытирать о полотенце ноги, — на человека ты мало похож! — Ну, тварь… — мужичок поперхнулся слюной от такой неслыханной дерзости. — Ща порву, сука! — завизжал он, разрывая на впалой груди ветхую майку. — Уймись, болезный, — спокойно посоветовал ему Зубов, — сам порвешься, никакой лепила[8] не склеит! — Угомонись, Промокашка! — поддержал Зубова сиплый голос, раздавшийся из дальнего конца хаты. — Я сам! Услышав погоняло шестерки, Зубов не смог сдержать улыбки. Тот, кто наградил бедолагу такой кликухой, по всей видимости, глубоко уважал братьев Вайнеров. — Слышь, Пряник, чего лыбишься, — окликнул Петра все тот же сиплый голос, — кантуй сюды! Базар к тебе сурьезный! Промокашка после слов неведомого заступника как-то съежился и прикусил язык. Но когда Зубов проходил мимо, нарочито зацепил его плечом и злобно зашипел в след: — Я тебя, суку, еще урою! Петр не обратил на слова шестерки никакого внимания. Он спокойно пересек камеру и подошел к шконарю, на котором восседал обладатель сиплого голоса. — Я — Хряк, — представился сиплый, — смотрящий![9] Здесь моё слово — закон! Хряк действительно смахивал на кабана: такой же грузный и неопрятный. Маленькие глазки сидели слишком близко друг к другу на здоровом, заросшем рыжей щетиной лице. Неестественно вывернутые ноздри дополняли сходство с боровом, превращая широкий нос в свиное рыло. На обнаженной груди Хряка красовался большой портак[10] — крест на цепи. Крест, выполненный в виде трефовой масти, гласил однозначно — его хозяин вор. На предплечье красовался череп, нанизанный на кинжал, роза и змея, накрученная спиралью на лезвие. Над змеиной головой Дубов рассмотрел маленькую корону, и это означало, что Хряк здесь по праву царь и бог. — Можешь не называться, — продолжил смотрящий, — ты — Посох. Я тебя ждал.
Москва.
— Простите, — кашлянул Егоров, заглядывая в приемное окошко архива. — Мне нужно поговорить, — он сверился с бумажкой, — с Семеновой С. М. — Софьей Михайловной? — переспросила приемщица — молодая симпатичная девушка. — Наверное. Я не знаю, — мило улыбаясь, пожал плечами Сергей. — А по какому вопросу? — улыбнулась в ответ девушка. — Вот, — Егоров показал документы, — по поводу запроса. Нужно кое-что уточнить. — Вам прямо по коридору, затем налево. Третья дверь, — девушка была само очарование, к тому же в этот ранний час посетителей не было, и она откровенно скучала. — Спасибо, э-э-э… — Света, — представилась девушка. — Сергей, — ответно расшаркался Егоров. — Светлана, вы мне несказанно помогли. В знак моей благодарности и нашего нечаянного знакомства, я осмелюсь пригласить вас в какой-нибудь маленький, уютный ресторанчик. Вы что делаете сегодня вечером? Девушка зарделась, потупила глаза. — Мы с вами даже не знакомы, — нерешительно прошептала она. — Давайте так, Светлана, — Егоров полностью взял инициативу в свои руки, — когда я буду уходить, вы подумаете и скажете. А за ужином и познакомимся, — он подмигнул Светлане и отправился искать третью дверь налево. Двигаясь по полутемному коридору, Егоров не переставал улыбаться. Он уже не сомневался, что Светлана согласиться на встречу с ним. Вот и нужная дверь. Сергей тихонько постучал костяшками пальцев. — Войдите! — донесся из-за дверей сочный девичий голос. Егоров толкнул дверь и вошел в кабинет. За столом, заваленным грудой документов, сидела сухонькая седая старушка. Сергей огляделся по сторонам в поисках обладательницы чудесного голоса. — Молодой человек, — старушка на миг оторвалась от бумаг, строго посмотрела на Егорова поверх больших старомодных очков, — я вас слушаю. — Мне нужна Семенова Софья Михайловна, — справившись с секундным оцепенением, пробормотал Сергей. Он не мог поверить, что эта невзрачная старушка и есть обладательница роскошного голоса. — Это я, — ответила Софья Михайловна, — чем могу служить? — Майор Егоров, уголовный розыск, — официально представился Сергей, — вот мои документы… — Ну, ну, ну, — рассмеялась старушка, — не надо так, вы мне во внуки годитесь! Вас как звать-величать? — Сергей, — опешил Егоров. — Ну, вот и хорошо, Сереженька. Что у вас там? — Ответ на запрос, — Егоров протянул пачку бумаг, — надо проверить! Софья Михайловна взяла бумаги, поправила очки и быстро пробежала глазами по документу. — А! Это Мишенька
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (162) »