стороны, то снова медленно смыкая ладони, словно марионетка, словно плыла в теплой полночной воде. И вот, наконец, очень осторожно, она легла.

— Мария, я должен кое-что сказать тебе.

— Да? — слабо донеслось от нее.

— Теперь, когда это случилось с тобой, — он сжал ее ладонь, — тебе понадобятся удобства, отдых, новая красивая кровать.

Она не вскрикнула счастливо, не повернулась к нему, не обняла. Она молчала, думала о чем-то и молчала.

Волей-неволей ему пришлось продолжать:

— Наша кровать — ни что иное, как каллиопа.

— Это наша кровать, — сказала она.

— Под нами спит верблюд.

— Нет, — тихо сказала она. — С нее в мир сойдут офицеры — их хватит на три армии, — две балерины, знаменитый адвокат, высоченный полисмен, семь глубоких басов, альтов и сопрано.

Он покосился на квитанцию — она все же лежала на комоде, потрогал под собой изношенную обивку. Пружины легко приняли все его члены, каждый усталый мускул, каждую ноющую кость.

Он вздохнул.

— Я никогда с тобой не спорю, малышка.

— Мама, — поправила она.

— Мама, — сказал он.

Потом они закрыли глаза, натянули одеяла до самых подбородков и долго лежали в темноте под огромным фонтаном, под взглядами конклава свирепых бронзовых львов, янтарных козерогов и смеющихся горгулий. Он прислушался. И услыхал ее. Сначала она звучала далеко-далеко, неуверенно, но он вслушивался, и она становилась все яснее и яснее.

Мария тихо завела руку за голову и ее пальцы начали свой танец на поблескивающих струнах арфы, на органе старой кровати. Это была… да, конечно же — «Санта Лючия!»

Губы его напевали, мелодия слилась с горячим дыханием.

«Са-ан-та-а Лю-чи-я! Санта Лючия!»

Это было прекрасно и небывало.

Примечания

1

Каллиопа — старинный американский клавишный инструмент, род фисгармонии

(обратно)