приглашал его на фотосессию. Он сидел, погруженный в свои грезы, и глупая улыбка играла на его лице.

— Пошли фотографироваться! — растолкала его невеста. — Сколько тебя можно звать?! Довольные гости наперебой уступали друг другу место в первом ряду. Сытые и пьяные, они все как один пытались поставить Вичу в середину их живописной группы. Но она вежливо отказывалась и пряталась за мужа.

— Никто не должен видеть мои глаза, — сказала она Диче, отворачиваясь от фотоаппарата. — Только ты! По злой воле рока это был их последний снимок вместе.

Фотография с той вечеринки запечатлела лишь профиль смеющейся Вичи, а ее любящий взгляд принадлежал только Диче.

Когда гости расходились, Вича краем уха уловила чей-то озабоченный шепот: «Наша Вика совсем плохо выглядит».

Это уже не так обижало ее и давно не пугало. Она знала, но не хотела признаваться себе в том, что, как говорят американцы, живет на время, взятое взаймы.

В последнее полнолуние, отдавая свою энергию незримым сестрам, она отправила им свои личные небольшие послания.

Как потерявшийся в просторах океана матрос бросает в море бутылку с мольбой о помощи, так и виккианская воительница доверила воздушной стихии свои маленькие просьбы. Она умоляла сестер не оставлять ее одну в самый последний и страшный момент: «Вам, не ведающим болезней, меня не понять. Но когда придет мой час, дайте мне легкой и быстрой смерти!» Вича знала, о чем просить. За годы, проведенные в больницах, она не раз видела, как долго и мучительно умирают люди с ее недугом. Это было выше ее сил — представлять себя беспомощно сидящей в инвалидном кресле, прикованной к кислородному баллону. Смотреть в страдающие глаза родных и близких.

Медленно угасать и знать, что спасения нет. Она не хотела мучить ни их, ни себя…

Однажды Вича невзначай выдала свои страхи. Случилось это во время их последнего отпуска в Южной Каролине, куда они уже многие годы выезжали всей коммуной. В тот раз все прошло на удивление гладко, словно это было затишьем перед бурей. Они отдыхали и душой, и телом. Не в пример первой вылазке, когда их незаслуженно оштрафовали в Виргинии, никакие дурные мысли не беспокоили друзей. Не беспокоили до тех пор, пока они не увидели ужасную картину на пляже. Зрелый мужчина катил к океану свою полнотелую жену на плавающем инвалидном кресле, с огромными надувными колесами. Та сидела и радовалась как ребенок. Мужчина зашел по колено в воду, кресло начало мирно покачиваться на колесах-баллонах. Но вот неожиданно набежала большая волна и, вырвав кресло из рук мужчины, опрокинула его назад. Испуганное лицо женщины скрылось под водой. В ее глазах застыл ужас, крупные пузыри воздуха прорывались сквозь плотно сжатые губы. Плавающее кресло удерживало нижнюю часть тела на поверхности прижимая голову ко дну. Подбежавшие отдыхающие с трудом вытащили грузную женщину на берег.

— Не дай бог дожить до такого! — вырвалось у Вичи. — Уж лучше сразу умереть! Слишком поздно она поняла, что натворила. Дича тут же изменился в лице, и до конца отпуска налет грусти уже не покидал его глаз. Она смотрела на него и не могла представить, через какие муки ему придется пройти, когда ее не станет.

«Пусть он будет рядом в мои последние минуты, — посылала она заклинание сестрам. — Я не могу позволить, чтобы мой Дича мучился мыслями, будто если бы он был со мной, то наверняка спас бы меня от неминуемой гибели. Я помогаю вам, сестры, помогите же и вы мне. Когда я растворюсь в небытие не бросайте моего Дичу. Берегите его. Поддержите в трудностях и защитите от несчастий. Мои силы уже на исходе и час мой близок».

Нет, Вича еще не сдавалась. Преодолевая страх, она готовилась к пересадке легких. Это могло отодвинуть неминуемое на год, на два, а если повезет, то и на пять лет. Да, именно везение играло не последнюю роль в успехе операции. Легкие — настолько нежный орган, что не могут долго ждать, и у врачей просто нет времени проверять их на совместимость с будущим реципиентом. Поэтому легкие подбирают только по размеру да группе крови, а остальные факторы совместимости превращаются в лотерею.

Вича тянула до последнего еще и потому, что боялась потерять свою силу.

«Смогут ли новые, генетически нормальные легкие пропускать сквозь себя потоки темной энергии? Что будет, если сестры останутся без моей поддержки? Пока я сама хожу, рисковать не стоит», — каждый раз решала она, не находя ответа.

Найти ответы на эти вопросы ей уже вряд ли придется. Вдоволь поиздевавшаяся над Вичей, природа наконец сжалилась над ней и подарила покой…

Виккианские сестры не забыли свою бесстрашную воительницу, они исполнили ее последние желания. Если верить врачам, то от большой потери крови сознание Вичи отключилось еще до того, как она стала ощущать жестокое удушье. Ее Дича был рядом с ней до последнего вздоха.

Не забыли они и о своем новом подопечном. Перед глазами дремлющего у кровати жены Дичи уже в тысячный раз проходило видение последних секунд борьбы за жизнь его любимой.

Вдруг страшная картина резко оборвалась. Неизвестно откуда пришла убаюкивающая мысль и нежно закачала его. Он вдруг отчетливо представил, что его захлебывающаяся кровью малышка вспомнила прошлый декабрь, когда она точно также потеряла сознание. Уже позже, придя в себя, она грустно смеялась над разговорами о загробной жизни.

— Ничего там нет, — не то с жалостью, не то с печалью говорила она. — Только черная пустота.

— Пусть ты думала, что после знакомой черной пустоты ты опять очнешься в реанимации, — склонился Дича над своей любимой. — По-другому нельзя! Нельзя, чтобы человек жил всю жизнь без надежды и ушел тоже без нее.

Конечно, так было бы всем легче, а особенно его ненаглядной малышке. Но какая последняя мысль промелькнула в ее свесившейся набок как у обиженного цыпленка головке, никто и никогда не узнает…

Эпилог

Час до срока

Почти никто на земле не знает точного времени своего ухода, никто кроме пациентки бокса номер тринадцать. Окончание ее мучений было назначено на четыре часа дня в понедельник.

Семейный адвокат пригласил мужа Виктории, а также ее отца и близкого друга семьи в комнату ожидания. Там аккуратными стопками были сложены четыре комплекта стерильной униформы.

— Как только все хирургические бригады будут готовы, я отведу вас в оперблок. — сообщила старшая сестра.

Потекли невыносимые минуты ожидания. Четверо мужчин сидели во всем белом, а покруженный в себя Дича слышал только стук собственного сердца. Звуки текущей по сосудам крови превращались в шум падающих песчинок в часах Вичиной жизни. Теперь