твои козни увенчались таким успехом, о котором ты не помышлял в своих самых безудержных мечтах, который не являлся тебе в самых черных кошмарах. Сам бог пришел к тебе на помощь. С этой точки зрения он, безусловно, подарил мне жизнь, правда, с помощью твоей плоти и твоего семени.

— Я призвал его, — сказал Красный князь. — Таков был ритуал, как ты знаешь: призывание бога к его невесте. Предвидение заставило меня поступить так; бог назвал имя своей избранницы посредством моей силы. Но что было после, я не помню. Возможно, он воспользовался мной. Возможно, нет. Но я не стремлюсь обозначить границы божественного.

— Твоя работа, — сказал Мирейн. — Все это твоя работа, хоть ты и отрицаешь. Мир принял такую форму, какую ты пожелал придать ему. Неужели ты смеешь думать, что я тоже подчинюсь?

— Что еще тебе остается? Твоя жена мертва. Твой названый брат отправился назад в объятия ночи, откуда ты когда-то вернул его.

— Я был Мирейном и до того, как они стали частью меня. — Ты можешь жить без них? Можешь терпеть пустоту сердца и силы?

Мирейн напрягся. Его глаза закрылись, челюсти сжались. Горестная гримаса исказила лицо. Усилием воли он овладел собой.

— Меня ждут мои армии. Моя война еще не кончена. — Я думаю, что это не так, — сказал Красный князь. Он указал на двоих, безмолвно стоящих рядом: на Хирела, не принимавшего участия в разговоре, и на Севайин, которая не могла найти нужных слов. Хирел сжимал ее руки, сложенные на животе, где был ребенок. — Это конец войны. Ты отрицал его. Будь же мудр наконец, сын моего сердца. Прими то, по чему ты так долго тосковал.

— А как же я? — спросил Мирейн. — Неужели я должен пасть от собственного меча? Севайин рванулась из рук Хирела.

— Нет, отец. Ты можешь править как раньше, до тех пор, пока бог не возьмет тебя. Керуварион принадлежит тебе. Асаниан — мой и моего императора. Наш сын будет владеть обеими империями.

Он мог бы согласиться. Севайин прочла это в его глазах, почти улыбающихся. Но князь сказал:

— Как долго ты будешь мириться с этим? Сколько пройдет времени, прежде чем это начнет терзать тебя? Ты нанес удар в самое сердце Асаниана. Не станешь ли ты потом утверждать, что все завоеванное тобой сейчас принадлежит тебе? — Он еще ничего не завоевал, — возразил Хирел. Севайин стремительно повернулась к нему, а затем опять к отцу.

— Да, — сказал князь Орсан. — Пока ты жив, Мирейн Ан-Ш’Эндор, миру не бывать.

— Тогда тебе самому придется убить меня, — ответил Мирейн.

Севайин очень тихо произнесла: — Если ты собираешься сделать это, то знай сначала тебе придется убить меня.

Красный князь обвел всех взглядом. В его глазах сверкнул необузданный гнев гилени.

— Неужели еще кому-нибудь, кроме меня, приходилось сталкиваться с династией столь непреклонных монархов? — В три быстрых шага он оказался перед Мирейном, возвышаясь над Солнцерожденным, словно башня, и Севайин подумала, что нет человека выше него. Он сделал то, чего Хирел при всем желании не смог бы сделать: положил руку на плечи Мирейна и взглянул сверху вниз в его глаза. — Я убью тебя, если это будет необходимо. Я молюсь, чтобы этого не случилось.

Да, он сделал бы это. Мирейн улыбнулся. И все же он любил его, этого повелителя и наставника королей, этого мастера заговоров, коварством превзошедшего даже хитрый ум асанианцев. Он любил и ненавидел его.

— Названый отец, — сказал он почти с нежностью. — Скажи мне.

Князь Орсан ответил на его усмешку мудрой и неумолимой улыбкой. — Есть другой способ. — Отлично, — сказал Мирейн. Князь помедлил.

— Чары. Великое Заклинание. Долгий сон, лежащий у смертной черты.

— Но не во владениях смерти. — Мирейн откинул голову, чтобы взглянуть в глаза князя. — И какая же в этом выгода? Будет лучше и удобнее, если я умру. Тогда по крайней мере моя душа снова обретет целостность.

— Для тебя, возможно, и нет выгоды. Но для мира, которым ты правил и который все еще можешь разрушить… Твоя дочь наконец пробудилась для мудрости. Она поняла, что свет и мрак составляют единое целое; она действительно знает, что такое сила. Ты тоже можешь познать эту истину. И если мои дурные предчувствия меня не обманывают, то пройдут годы, и снова возникнет угроза для равновесия в мире. И тогда Аварьяну вновь понадобится Меч, который он выковал.

— Весьма экономно, — сказал Мирейн, — и трудно. Ты разве поручал кому-нибудь легкое задание?

Он спросил это не только у князя Орсана, но и у того, кто незримо присутствовал здесь. В его словах не было ни страха, ни благоговения. Хирел восхищался им.

— Если я не сделаю этого, — Мирейн теперь обращался только к князю, — как ты поступишь? — Тогда я сделаю все возможное, чтобы убить тебя. — Ты можешь потерпеть неудачу. — Могу, — спокойно согласился князь. Внезапно Мирейн радостно засмеялся. — А если я соглашусь — тогда свершится чудо. Превосходная легенда: самое великое из моих деяний. Но цена… — Он помрачнел. — Цена очень высока. — Высокая цена никогда не дается дешево. Мирейн сверкнул глазами в сторону Севайин. Его взгляд на секунду потеплел. — Верно, — сказал он.

Воцарилась тишина. Никто не двигался. Широко раскрыв глаза, Мирейн смотрел в темноту. Хирел так ясно читал его мысли, словно тот говорил вслух. Сон подобен смерти, но все же это не смерть. Пройдут долгие годы. Сознание будет заточено в темницу бесконечной ночи. А в самом конце будет мерцать надежда, слишком хрупкая, чтобы называться пророчеством. Предвидение князя может обернуться обманом. И тогда Мирейн проснется в страшном одиночестве, всеми забытый и покинутый, и окажется в мире, недоступном зрению пророка.

Лучше избрать простой путь — битву с помощью оружия или магии. Если он проиграет, его ждет смерть. Если победит, то получит империю и жизнь. Князь силен, но он стар и ему не под силу сражаться с Мирейном в поединке. Ибо в мире нет силы, равной силе Солнцерожденного.

Мирейн прерывисто вздохнул. Он взглянул на дочь и на ее возлюбленного. Они бессознательно взялись за руки и прижались друг к другу. Его качнуло от боли. Он протянул руки, словно силясь найти тех, кто покинул его; его сила оплакивала свое одиночество. Один, один навечно. Но смерть…

Он не боялся ее. Он совершенно точно знал, что это такое. И все же…

— Я молод и силен, — сказал он. — Мне отпущены еще долгие годы жизни.

Никто не сказал ни слова. И в самом деле годы, подумал Хирел. Годы войны.

Мирейн снова откинул голову. С болью, яростью и королевской непреклонностью у него вырвалось: — Я не готов!

— Ты прав, — сказал князь Орсан. — Бог примет тебя, если ты придешь к нему. Но он не требует, чтобы ты предстал