вел ее, волочил вперед и вверх, а в ее кровоточащих руках лежало то, что было Мирейном. Это существо корчилось, щелкало зубами, теряло свои очертания. Единственной его формой была борьба. А она прижимала его к груди.

Они наткнулись на стену. Заскользили. Мирейн вырвался, но она подхватила его.

— Помоги, — задыхаясь, проговорил Вадин. — Помоги…

Элиан рванулась вперед, увлекая их за собой. Тьма взорвалась и лопнула. Звезды запели своими холодными чистыми голосами. Мужчины плакали, женщины смеялись. Трава шептала.

Элиан открыла глаза. Весь мир был размытым пятном с какой-то тенью в центре. Она моргнула.

Они оба улыбались, глядя на нее сверху вниз. Вадин, щеки которого ввалились даже сильнее, чем у нее, но улыбка оставалась все такой же ослепительной, и Мирейн. Мирейн.

Она кинулась к нему. Теплый и надежный, он был обнажен, как в миг своего рождения.

Со страшным усилием Элиан разжала пальцы. На них не было ни царапины, ни отметины от зубов страшного существа.

— Я спала, — сказала она. — Я спала… — Нет, ты не спала.

Она уже забыла, как прекрасно звучит его голос. Он поцеловал ее в лоб, потом в губы. Элиан словно раздвоилась (сделать это было не труднее, чем вздохнуть) и взглянула в свое собственное смущенное лицо. И снова, глядя со стороны, она увидела себя и Мирейна вместе. На ней было не больше одежды, чем на нем. Как безнравственно и как красиво. Глаза, сверкавшие под черными бровями, действительно принадлежали Мирейну, он смеялся, подняв руку и проводя ею по телу незнакомки, в котором обитала она сама.

Элиан сделала резкий вдох, и живительный воздух наполнил ее легкие. Вадин был Вадином, Мирейн, без сомнения, снова стал самим собой. Никакой истомы, никакого безумия. Она сказала: — Все это совершенно сбивает с толку. Мирейн рассмеялся. Вадин отступил назад. Наконец-то она увидела, как поник его гордый взгляд, и та часть ее, которая была им, поняла, что он покраснел. Но почему? Ему незачем переживать сильнее, чем ей, раз уж приходится думать о последствиях. Возмещать ущерб теперь уже поздно, а ему вздумалось сожалеть о том, что он заставил ее сделать.

— Я сделала это ради себя. — Она схватила руку Вадина, хотя тот пытался уйти, и поцеловала ее. — Я была дурой, брат. Но не потому, что допустила то, что случилось. А потому, что позволила этому так затянуться. — Губы ее дрогнули в усмешке. — Хал будет страшно ревновать. В глазах Вадина появился легкий испуг. — Не смей!

— Да уж, — сказал Мирейн. — Достаточно и нас троих. Когда четверо сливаются воедино, это уже неуправляемо. Хотя, — добавил он, — я вряд ли заставлю себя пожалеть о том, что вы сделали.

Разум Элиан пронесся сквозь перепутанный яркий клубок их мыслей — ее, Мирейна, Вадина. Все сметалось. И это было очень красиво. Один клубок распутался.

— Но ведь я — по-прежнему я, — возразила она. — А яэто я, а онэто он, но все мы — одно. — Несмотря на безудержную радость, в его голосе зазвучали серьезные нотки. — Это совершенно не принято.

— Это просто ересь. — Вадин уже успокоился и стал похожим на того высокомерного князя, которого Элиан, как ей думалось, знала всегда. Он скорчил гримасу. — Хотя я могу себе представить, что это не совсем то слово, что употребили бы люди. «Аморально» — это выглядело бы более подходяще для сплетников. Но я, — продолжал он, — не собираюсь заходить так далеко. Некоторые вещи следует хранить в самых потаенных уголках души, где им и место.

Эти слова прозвучали почти чопорно. Элиан рассмеялась и снова поцеловала руку Вадина. Глаза Мирейна сверкнули, но не от гнева и даже не от ревности. Свободной рукой она коснулась руки Мирейна и поднесла ее к своей щеке. Ее глаза перебегали с давно любимого лица на другое, любить которое она только-только начинала учиться. Она улыбнулась обоим. И все же ее брови нахмурились. — Силы круга и все учения, о которых мне известно, говорили… что если я сделаю это, то все потеряю. Но потеряла я лишь свою глупость. А получила весь мир.

— Думаю, — проговорил Мирейн, — никто из учителей не знал, что может случиться. Ведь никто еще не пытался сделать это, никто не осмеливался. Только ты. — Его рука ласково пробежала по ее щеке. — Ты отдала лишь то, что должна была отдать. В то время как я… — Я ничего не отдала.

— Теперь ты никогда не будешь свободна от меня. Она сверкнула на него глазами. — А когда я была свободна от тебя? — Внезапно ее сотряс приступ смеха. — Едва появившись на свет, я решила, что ты принадлежишь мне, а я — тебе, хотя я никогда не желала признать это. — А как же Зиад-Илариос? — Мне что, припомнить всех твоих возлюбленных, о жрец Солнца? — Она так резко села, что у нее зазвенело в ушах. — Посмотри на меня, Мирейн.

Больше ему ничего и не оставалось. Взъерошенная, с затуманенными глазами, не знающая, улыбаться или плакать, она была самым прекрасным созданием в мире.

— За исключением Лиди, — шутливо уточнил Вадин.

На ее лице победила улыбка. И красота, судить о которой она не могла. Но Элиан знала собственную судьбу. Воин, волшебница и королева — это все была она. И даже больше… Они ждали.

— И даже больше, — сказала она. — Я сестра Вадина аль-Вадина, который вернулся назад с дороги смерти. И я возлюбленная Мирейна Ан-Ш’Эндора, которому стоит лишь поднять руку, чтобы к его ногам пал весь мир.

Она помолчала. Вадин улыбался своей белозубой улыбкой. Но Мирейн все еще ждал чего-то с высоко поднятой головой и горящими глазами. О, он был тщеславен, словно солнечная птица, и так же красив, и по-королевски горд.

— Но ни теперь и никогда больше, — озорно добавила она, чтобы сбить с него спесь, — мне не быть владычицей Хан-Гилена.