Из выпущенных им восемнадцати пуль только одна попала в стоящего у своей машины улыбающегося Валерку. Так он этим ребятам и запомнился лежащим на земле под дождем, смотревшим на него снизу, весело улыбающимся…

Дальше все было делом техники — протоколы, складные показания и изъятая как вещдок игрушка Валеркиного сынишки. "Предмет, похожий на пистолет" видели только те двое, принявшие положение "к бою". Стрелявший его не видел, но видел «отжимающихся» товарищей и улыбающегося водителя ВАЗ-21083. Целые сутки шел дождь…

Саня с Димой-Миротворцем еще посидели на кухне. Миротворец пить не стал, а предложил «дунуть» в память о Валерке. Они вышли на лестничную площадку. Уже давно забытый дым заполнил Санины легкие. Он сидел на холодном бетоне, уставившись в заплеванные ступеньки, и вспоминал их последний разговор тогда, в «восьмерке».

…Дождь все шел и шел… Капли монотонно долбили по капоту и крыше машины.

— Слушай, Валер, а Кубик погиб? — Саня задал давно мучавший его вопрос. Почему-то раньше он не решался этого сделать.

— Да нет, он тогда выжил. Его сдуло с того карниза. Он меня потом еще выковыривал из той щели, мне ведь только задницу и ноги посекло тогда. Я его еще спросил со страху, буду ли я жить. Он мне сказал, что помирать пока не время, а, когда надо будет, он за мной придет. Так прямо и сказал. Его зарезали на второй день после возвращения домой, на дискотеке. Кто-то из «откинувшихся» местных авторитетиков. Туда еще потом дембеля из роты отбыли всем призывом. Шум был, стрельба. Мать Кубика уговорила наших простить уродов. К его родителям каждый год раньше ездил кто-нибудь из наших. Сейчас, наверное, уже реже. Я тоже ездил, косить меня его отец научил.

Валерка помолчал и потом добавил:

— Сегодня во сне Кубика видел. Как в тот раз, перед тем карнизом, стоит и в глаза мне смотрит, типа, проверяет — струшу я или нет. Потом так головой мотнул в сторону и говорит: "Ну что, молодой, пойдем?" И я пошел за ним, и мне так легко стало, задышалось так свободно — как после дождя…"

Саня с Миротворцем попрощались у подъезда.

— Да, жизнь прожить, как по минному полю пройти, — прощаясь, произнес Миротворец.

— Да, это — как за водой сходить, — согласился с ним Саня.

— Все там будем, — подвел после долгой паузы итог Миротворец.

— Тогда бросай курить эту дрянь, иначе я этого не вынесу, — почти просительно сказал Саня.

— А там без этого совсем загнешься, — нашел оправдание Миротворец.

И они разошлись, обменявшись на прощание крепким рукопожатием. Каждый пошел своей дорогой.

Саня шел и вспоминал слова Валеры: "Когда ты родился, все вокруг смеялись, а ты плакал. Умереть надо так, чтобы все вокруг плакали, а ты смеялся". У Валерки это получилось…

(с) Павел Андреев, 1998

Пуля

Я давно не видел его. Он сильно изменился с тех пор, как мы встречались с ним последний раз, года три назад. Тогда я приехал к нему в канун праздника Дня шахтера и убедился, что мой друг давно уже вырос из этого маленького и опрятного городка. Он изменился. Изменился внешне, но внутри его по-прежнему жил тот парень, которого я знал в Афгане. В его груди билось большое доброе сердце, но душа его, опаленная чужим жарким солнцем, окончательно сошла с ума. Я был уверен, что со временем все пройдет.

Я с волнением подошел к двери, нажал на звонок. За дверью послышался громкий, раздражающий слух звонок. Я представил как откроется дверь, я увижу его, мы обнимемся… Дверь распахнулась и я увидел его. В следующее мгновение он обыденно пожал мне руку и недоуменно заглянув мне в глаза, спросил: "Ты что, с "поля дураков"?" Я не смог справиться с охватившими меня чувствами. Моя растерянность и обида одновременно выплеснулись наружу. Скрыть это было трудно и он все увидел. Опережая мои эмоции, он запоздало обнял меня и дружелюбно, похлопав по спине, сказал: "Ну что ты, словно мальчик. Я рад тебя видеть, старик. Только соплями меня не измажь". Злость на его скупую радость встречи, обида на его снисходительность, все куда-то ушло, когда я, не разуваясь, в протезах, вошел в его однокомнатную квартиру. На видном месте, на полке книжного шкафа стояла миниатюрная модель БэТээРа-60 ПэБэ. На борту этой маленькой машинки стоял номер 345! Глаза моего друга, хозяина этой квартиры, горели неподдельной гордостью за этот маленький парад его побед: "Я тебе еще кое-что покажу. Я здесь куст настоящей индийской конопли посадил!…"

Я его уже не слушал. Его душа точно сошла с ума и время его не лечит. Он навсегда остался там, с ними. Я боялся этого.

…Солнце жгло лысый затылок. «Стекляшка» хрустела на спине, покрытая солью от пота. Над землей, словно раскаленное стекло, двигался неощущаемый поток воздуха, искажая контуры предметов до неузнаваемости.

Пуля лежал в собственноручно вырытом окопе для стрельбы "из положения лежа" и смотрел на плывущее марево в оптический прицел своей эСВэДэшки. "Поле Дураков", на котором он изображал снайпера на боевой позиции, было куском пустыни, начинающимся от батальонного сортира. Это было место, где отбывали наказание все достойные этого. Наказание было простым и потому очень неприятным. Наказанному, полагалось выкопать свой индивидуальный окоп для стрельбы "из положения лежа" в соответствии со всеми требованиями военного искусства. Находится на посту приписывалось каждому по разному. Но наказанием считалось не сам факт подобного боевого дежурства. Считалось позором, если проверят качество твоего творения и твою бдительность. Ценилось доверие и самостоятельность. Но прийти могли в любой момент, а филонить значило только одно — потерять доверие и попасть в число «червей», проявляющих «червячью» гибкость в жизни. За два года, в течении которых в бригаду, из призыва в призыв, прибывали избалованные мальчиши великой страны, наказание становилось ритуалом, обрастающим более жесткими условностями. Соответственно более высоким становился статус «удостоенных» полного набора всех условностей ритуала. Как живая память о всех, побывавших в объятиях "Поля Дураков", кусок убитой солнцем земли был покрыт множеством оспин-окопов. Пуля лежал на "Поле Дураков" и развернувшись, спасаясь от скучного пейзажа пустыни, изучал бригаду в прицел снайперской винтовки, пытаясь не думать о Гуне, лет хе, подарившем ему эти мгновения радости общения с чужой совершенно землей.

Все люди на этой войне, после первых трех месяцев пребывания здесь, делились на два типа: те, кто видит в войне только материальную выгоду, и те, кого в основном привлекает игра в эту войну. Большинство попавших сюда, в конце концов, составляли промежуточную группу. Лейтенант, по кличке Гун, был ярким