вся группа как-то перестроилась, на крыльце церкви замер быстро вышедший на встречу приезжим священник и я увидела того, чье появление вызвало у меня такую неожиданную реакцию. А ведь он не был похож на Деда Мороза. Он был маленький, худой и в черном. Правда длинная борода и волосы были белы как снег и глаза, ясные, каких почти не бывает у стариков, сияли.

Мать зашикала на меня, стараясь скрыть неловкость и смущение, стала тянуть меня за собой, чтобы быстро перейти на другую сторону, но необычайный старик уже увидел нас и шепнул что-то одному из своих подручных. Как интересно, а ведь слово «подручный» вполне могло когда-то означать именно это, тот, кто поддерживает под руку. И тот помахал нам, подзывая подойти ближе. Я чувствовала, что мать уже не просто смущена, но сердита, но меня уже ничего не могло остановить, и она покорно последовала за мной, сохраняя достоинство.

― Тебя как зовут? ― рука легкая, сухая и горячая, именно такое ощущение навсегда осталось в памяти, на коже, или где-то, что я не знаю, как назвать, легла мне на голову.

― Ее зовут Соня, ― очень холодно, очень вежливо прозвучал голос матери.

Старик поднял на нее глаза:

― Не смущайтесь, дитя, оно дитя и есть.

― Нет, дорогая, я не Дед Мороз, ― заговорил он, обращаясь ко мне, глядя в глаза и не убирая руки. Я раб Божий. Прими, дитя, благословение именем его, ибо сказано «Будьте, как дети»…

Я смотрела на это чудо, забыв дышать.

― Понимаете ли… ― голос матери утратил обычную твердость, но чудесный старик не дал ей закончить.

― Ты хочешь сказать, дочь моя, что вы другой веры, или вообще не веруете. Успокойся, Господь равнодушен, пред ним все души равны.

Он убрал руку с моей головы, перекрестил меня и, кивнув на прощание, все также осторожно, но твердо поддерживаемый своими спутниками, направился к церкви, где в удивлении так и продолжал стоять, наблюдая за происходящим, ожидавший его батюшка.

Утренняя улица была неестественно пуста и тиха, хрустальный еще теплый воздух конца лета, уже позванивал первыми льдинками осени, дарил всему окружающему немыслимую ясность очертаний, унося все случившееся во вневременье, туда, где ничего не исчезает и не забывается.

* * *

Тело еще продолжало идти, но меня в нем уже опять не было.

― Я сегодня улетаю, заграницу. У меня командировка.

Главное не приписать удачу себе.

Я обнаружила себя, едущей почти по встречной полосе на какой-то совершено неизвестной мне улице. Слава Богу, хоть машин вокруг не было. Не хватало только романтически угробиться в аварии, завершив этим полный набор банальностей: внезапное предложение руки и сердца, внезапно погибший герой и встреча равнозначная повороту судьбы. Хотя банальностей и так хватало: осень, поздняя ночь, незнакомая улица, залитое дождем стекло автомобиля и залитое слезами лицо героини. Самое смешное, что ведь все именно так и выглядит. У жизни, как у плохого режиссера, мизансцены повторяются из спектакля в спектакль.

«Вчера, рано утром у подъезда своего дома был расстрелян из автоматического оружия известный в городе предприниматель Иван Кошевой, более известный в криминальном мире, как Иван Четвертый. Считалось, что господин Кошевой покончил с криминальным прошлым, и давно ведет жизнь респектабельного бизнесмена, но правоохранительные органы полагают, что бизнес служил только прикрытием для продолжавшейся нелегальной деятельности. Вместе с хозяином погибли и двое, сопровождавших его телохранителей.

Правоохранительные органы»…

Я всегда не любила слушать радио в машине. «Ну, что Ванечка, вот все твои проблемы и разрешились. Надеюсь, что Он упокоит твою душу и простит… А я? Я ведь действительно улетаю через несколько часов. Заграницу. Работать».