погладили ему лоб, погладили щеку. Он что, уже спит? Если так, тогда это чудесный сон.
Нет, это не сон. Губы, поцеловавшие его, были настоящими. Этот запах — сладковатый и тонкий — тоже был настоящим.
Норт открыл глаза, разлепив тяжелые веки, и увидел Октавию. Ее ангельское лицо было в дюйме от него.
— Ви?
— Привет, Норри.
— Что ты здесь делаешь?
Закатав рукава темно-зеленого платья, которое больше походило на рабочее и ничуть не напоминало то роскошное, какое было на ней на балу у Спинтона, она пожала плечами:
— Мне надоело ждать, пока ты придешь.
Он улыбнулся:
— Терпение никогда не было твоей добродетелью.
Изогнув бровь, она вздернула подбородок.
— А твоей — смирение.
Норт хмыкнул.
Боясь дохнуть, Норт сидел, как статуя, а Октавия окунула мочалку в воду и густо намылила ее. Осторожными круговыми движениями стала ему тереть мочалкой шею и грудь.
— Начну отсюда, а потом перейду ниже. — В глазах у нее замерцал лукавый огонек. — Ты не против?
Он громко вздохнул, когда мочалка двинулась вниз по его разгоряченному телу.
— Мне кажется, эта ночь станет дьявольски долгой.
Мочалка прошлась по его широкой мускулистой груди, обогнула небольшой свежий порез рядом с левым соском, поднялась на плечо. Потом перешла на другое и спустилась к шраму на бицепсе. Октавия не стала спрашивать, откуда у него новая рана. Она ничего не хотела об этом знать. Самое главное — Норт остался жив. Фрэнсис сказал ей, что с Нортом все в порядке, что Харкер больше не потревожит их.
Она понимала, что он устал, что нужно дождаться утра. Но с какой стати она должна сидеть и ждать?
Вода в ванне была теплой, мыло — благоухающим и шелковистым. Мочалка — мягкой, но не нежнее ее рук. Поэтому она откинула мочалку и взялась за мыло. Намылив как следует руки, она вернула мыло на блюдечко и пробежалась пальцами по его плечам, по шее, по необъятной, заросшей короткими волосами груди. У нее под руками жил и дышал целый континент, со своими холмами и долинами, скалами и ущельями. Загадочный и влекущий к себе континент под названием мужчина.
Норт наблюдал за ней с таким открытым и беззащитным выражением, что она отвела глаза.
— Я все такой же красавец, Ви?
Она улыбнулась, услышав его шотландский акцент.
— Ох, Норри Шеффилд, — певуче откликнулась она, безуспешно пытаясь передразнить его шотландский выговор, — ты у нас — писаный красавец.
Вытянув руку из воды — по бронзовой коже потекла мыльная пена, — Норт схватил и прижал ладонь Октавии к своей груди. Откуда у него этот загар? Даже грудь, которая должна быть светлее, была такой же золотисто-розовой, как лицо.
И в груди, как раз под ее рукой, ритмично колотилось сердце. Колотилось сильно, упруго. Подхватывая ритм, сердце Октавии забилось в унисон с ним.
— Сегодня мой брат убил человека.
Это было самое неожиданное заявление из всех, какие она могла предположить.
— Что?
Удерживая ее руку, Норт со вздохом закрыл глаза. Вид у него был опустошенный. Вокруг глаз и рта залегли складки.
— Брам. Он убил Харкера.
Октавия покачала головой. Харкер мертв? Его убил Брам? Об этом Фрэнсис ей ничего не сказал.
Она не собиралась подгонять Норта. Пусть расскажет сам.
— Брам оказался там, в пивной. Я даже не обратил на него внимания. Мы сцепились с Харкером…
— Вот так ты заработал рану на груди. — Разве несколько минут назад она не сказала себе, что ничего не хочет об этом знать?
Норт кивнул и открыл глаза.
— Если бы не Брам, меня бы здесь не было. Он застрелил Харкера.
— Он сделал это вместо тебя. — Она в этом не сомневалась. — Он сделал это ради тебя.
— Он сделал это для нас. — Ради нас. Какое восхитительное звучание у двух коротких слов! — Выходи за меня замуж.
Господи, он серьезно? Или это сон? Октавии так хотелось, чтобы все было серьезно!
— А вдруг появится еще какой-нибудь преступник и ты снова погонишься за ним?
— Не погонюсь.
— Откуда мне знать?
Норт усмехнулся уголком рта.
— Потому что я меняю место работы. Затаив дыхание, она смотрела на Норта.
— Политика?
— Да. Брам считает, что у меня отличные шансы пройти в парламент от Хьюбери.
— А ты как считаешь? — Важно было узнать, что он думает на самом деле, а не то, что ей хочется услышать.
Он наклонился вперед. Вода плеснула из ванны на пол.
— Ничего не будет иметь смысла, если со мной не будет тебя.
— О! — Слезы набежали на глаза, встали комком в горле.
Прижимая ее руку к своей груди, Норт вытянулся и положил свободную руку ей на затылок. Мыло потекло на юбки. Он заставил Октавию посмотреть ему в глаза.
— Большую часть моей жизни я провел, пытаясь стать тем, кем не мог стать, пытаясь убежать от того, кем я был. Ты единственный человек, который заставил меня понять, что все это — пустое. Что быть самим собой — это прекрасно.
— Быть таким красавцем! — не удержавшись, поддела она. Но голос предательски дрогнул.
Он улыбнулся почти сочувственно, потому что понял, как она близка к тому, чтобы потерять самообладание.
— Мне нужна только ты. И когда я тебя увидел здесь, то понял, что все будет прекрасно.
По щекам у нее потекли слезы.
— Когда бы я ни появлялась здесь, мне всегда казалось, что я пришла домой, и это потому, что здесь был ты. У меня столько прекрасных воспоминаний, связанных с этим домом!
Его ледяной и одновременно огненный взгляд сверлил ее.
— Вот и живи здесь.
— Я не против. — Господи, неужели это она заговорила таким дрожащим шепотом?
Норт удивился:
— Правда? Ты согласна жить здесь?
Октавия кивнула и вытерла слезы.
— Конечно, согласна. Я люблю этот дом так же, как и тебя.
— И ты выйдешь за меня замуж? И станешь всего-навсего миссис, а не графиней?
В ответ она нежно провела пальчиком по его щеке.
— Пусть тебя не волнуют такие мелочи. Да, я выйду за тебя. С радостью. Без сомнений и колебаний. И не передумаю. Стану миссис Норт Шеффилд.
— Шеффилд-Райленд, — с глупой усмешкой поправил он.
Его руки стали лихорадочно расстегивать платье у нее на спине. Часть пуговиц он расстегнул, остальные оборвал, и они застучали по полу.
Октавия опустила руки, и волосы упали за спину. Потянув за рукава, Норт стянул платье. Затем дернул за ленту на нижней сорочке, и нежнейший батист разъехался в стороны от одного движения его руки.
— Норт, мои чулки! — запротестовала Октавия, отстраняясь от его губ, но было поздно. Он опрокинулся в ванну, увлекая ее за собой. Вода через края выплеснулась на пол. Опершись на края, она приподнялась и рассмеялась, глядя на него. — Посмотри, что ты наделал!
А он не видел ничего,