— Нет, — сказал Сурито. — Я больше не работаю.

Мануэль посмотрел на свою рюмку. Он ждал этого ответа: вот и дождался. Ну да, дождался.

— Не сердись, Маноло; но я больше не работаю. — Сурито посмотрел на свои руки.

— Ну что ж, — сказал Мануэль.

— Я слишком стар, — сказал Сурито.

— Я только спросил, — сказал Мануэль.

— Это завтра вечером?

— Да. Я подумал, что если у меня будет один хороший пикадор, я справлюсь.

— Сколько тебе платят?

— Триста песет.

— Так ведь я один получаю больше.

— Я знаю, — сказал Мануэль. — Я не имел никакого права просить тебя.

— Почему ты не бросишь этого дела? — сказал Сурито. — Почему ты не отрежешь свою колету, Маноло?

— Не знаю, — ответил Мануэль.

— Ты немногим моложе меня, — сказал Сурито.

— Не знаю, — сказал Мануэль. — Не могу бросить. Только бы шансы были равные, — больше мне ничего не нужно. Не могу не выступать, Манос.

— Нет, можешь.

— Нет, не могу. Я пробовал бросать.

— Я понимаю, что это трудно. Но так нельзя. Ты должен бросить раз и навсегда.

— Не могу я этого сделать. Да и последнее время я был в форме.

Сурито посмотрел на лицо Мануэля.

— Тебя свезли в больницу.

— Но до этого я был в блестящей форме.

Сурито ничего не ответил. Он перелил коньяк со своего блюдца в рюмку.

— В газетах писали, что такой работы еще не видывали, — сказал Мануэль.

Сурито молча посмотрел на него.

— Ты же знаешь, когда я в форме, я хорошо работаю, — сказал Мануэль.

— Ты слишком стар, — сказал пикадор.

— Нет, — сказал Мануэль. — Ты на десять лет старше меня.

— Я — другое дело.

— Вовсе я не слишком стар, — сказал Мануэль.

Они помолчали. Мануэль не спускал глаз с лица пикадора.

— Я был в форме, когда это случилось. Ты напрасно не пришел посмотреть на меня, Манос, — с упреком сказал Мануэль.

— Не хочу я на тебя смотреть, — сказал Сурито. — Я слишком волнуюсь.

— Ты не видел меня в последнее время.

— Зато раньше видел.

Сурито посмотрел на Мануэля, избегая его взгляда.

— Бросай это дело, Маноло.

— Не могу, — сказал Мануэль. — Я сейчас в форме, верно тебе говорю.

Сурито наклонился вперед, положив руки на стол.

— Слушай. Я поработаю завтра с тобой, но если ты провалишься, ты бросишь. Понял? Согласен?

— Согласен.

Сурито откинулся назад со вздохом облегчения.

— Пора бросить, — сказал он. — Нечего дурака валять. Пора отрезать колету.

— Не придется бросать, — сказал Мануэль. — Вот увидишь. Я могу хорошо работать.

Сурито встал. Спор утомил его.

— Пора бросить, — сказал он. — Я сам отрежу тебе колету.

— Нет, не отрежешь, — сказал Мануэль. — Не придется.

Сурито подозвал официанта.

— Пойдем, — сказал Сурито. — Пойдем ко мне.

Мануэль достал чемодан из-под стула. Он был счастлив. Сурито будет его пикадором. Нет на свете пикадора лучше Сурито. Теперь все просто.

— Пойдем ко мне, пообедаем, — сказал Сурито.

Мануэль стоял в патио де кавальос и ждал окончания клоунады. Сурито стоял рядом с ним. В конюшне было темно. Высокие ворота, ведущие на арену, были закрыты. Сверху донесся дружный смех, потом еще взрыв смеха. Потом наступила тишина. Мануэль любил запах конюшни. Хорошо пахло в темном патио. Опять с арены донесся хохот, потом аплодисменты, долго не смолкающие аплодисменты.

— Ты видел их когда-нибудь? — спросил Сурито, высокий, громоздкий в темноте рядом с Мануэлем.

— Нет, — ответил Мануэль.

— Очень смешно, — сказал Сурито. Он улыбнулся про себя в темноте.

Высокие, двустворчатые, плотно пригнанные ворота распахнулись, и Мануэль увидел арену в ярком свете дуговых фонарей и темный, уходящий вверх амфитеатр; по краю арены, раскланиваясь, бежали двое людей, одетых бродягами, а за ними следом, в ливрее с блестящими пуговицами, шел третий, подбирая шляпы и трости, брошенные на песок, и кидал их обратно в темноту.

В патио вспыхнул электрический свет.

— Я пойду подыщу себе конягу пока ты соберешь ребят, — сказал Сурито.

За ними послышалось звяканье упряжки мулов, которую выводили на арену, чтобы вывезти убитого быка.

Члены куадрильи, смотревшие клоунаду из прохода между барьером и первым рядом, вошли в патио и, болтая, остановились под фонарем. Красивый юноша в оранжевом с серебром костюме подошел к Мануэлю.

— Я Эрнандес, — сказал он, улыбаясь, и протянул руку.

Мануэль пожал ее.

— Сегодня нас ждут настоящие слоны, — весело сказал юноша.

— Да, крупные, и рога нешуточные, подтвердил Мануэль.

— Вам достались худшие, — сказал юноша.

— Не беда, — сказал Мануэль. — Чем крупнее бык, тем больше мяса для бедных.

— Кто это придумал? — ухмыльнулся Эрнандес.

— Это старинная поговорка, сказал Мануэль. Построй свою куадрилью, чтобы мне видеть, кто работает со мной

— У вас будут хорошие ребята, — сказал Эрнандес Он был очень весел. Он выступал в третий раз, и у него уже были поклонники в Мадриде. Он радовался, что через несколько минут начнется бой.

— А где пикадоры? — спросил Мануэль.

— Выбирают лошадей. Дерутся кому достанется самый резвый скакун, — ухмыльнулся Эрнандес.

Мулы под щелканье бичей и звон колокольчиков галопом проскочили в ворота, мертвый бычок взрыл борозду в песке

Как только провезли быка, все выстроились для выхода.

Впереди стояли Мануэль и Эрнандес. За ними — члены их куадрилий, перекинув через руку тяжелые плащи. Позади всех — четыре пикадора верхами, стальные наконечники отвесно поднятых копий поблескивали в полумраке конюшни.

— Почему это Ретана скупится на освещение, лошадей не разглядишь, — сказал один из пикадоров.

— Он знает, что мало радости разглядывать его кляч, — ответил другой пикадор.

— Эта дохлятина подо мной едва на ногах держится, — сказал первый пикадор.

— Какие ни на есть, а лошади.

— Лошади-то они лошади.

Они болтали в темноте сидя на своих тощих лошадях.

Сурито молчал. У него была единственная надежная лошадь. Он успел испытать ее в загоне, она слушалась повода и шпор. Он снял повязку с ее правого глаза и перерезал веревки, которыми ее уши были плотно притянуты к голове. Это была хорошая, крепкая лошадь, крепко стоявшая на ногах. Больше ему ничего не нужно. Он непременно удержится на ней до конца боя. Сидя в высоком стеганом седле под тусклым фонарем, дожидаясь выхода на арену, он мысленно проделал весь бой. Другие пикадоры, справа и слева от него, продолжали болтать. Он не слышал их.

Оба матадора стояли рядом впереди своих куадрилий, одинаково подхватив плащи левой рукой. Мануэль думал о трех юношах позади него. Все трое были мадридцы,