Литвек - электронная библиотека >> Ольга Федоровна Берггольц >> Поэзия >> Сборник стихотворений

Ольга БЕРГГОЛЬЦ СБОРНИК СТИХОТВОРЕНИЙ

Из блокнота сорок первого года

В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят…
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят…
…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.
[Источник

29 января 1942

Отчаяния мало. Скорби мало.
О, поскорей отбыть проклятый срок!
А ты своей любовью небывалой
меня на жизнь и мужество обрек.
Зачем, зачем?
Мне даже не баюкать,
не пеленать ребенка твоего.
Мне на земле всего желанней мука
и немота понятнее всего.
Ничьих забот, ничьей любви не надо.
Теперь одно всего нужнее мне:
над братскою могилой Ленинграда
в молчании стоять, оцепенев.
И разве для меня победы будут?
В чем утешение себе найду?!
Пускай меня оставят и забудут.
Я буду жить одна – везде и всюду
в твоем последнем пасмурном бреду…
Но ты хотел, чтоб я живых любила.
Но ты хотел, чтоб я жила. Жила
всей человеческой и женской силой.
Чтоб всю ее истратила дотла.
На песни. На пустячные желанья.
На страсть и ревность – пусть придет другой.
На радость. На тягчайшие страданья
с единственною русскою землей.
Ну что ж, пусть будет так…
Январь 1942


[Источник]

Блокадная ласточка

Весной сорок второго года множество ленинградцев носило на груди жетон – ласточку с письмом в клюве.

Сквозь года, и радость, и невзгоды
вечно будет мне сиять одна –
та весна сорок второго года,
в осажденном городе весна.
Маленькую ласточку из жести
я носила на груди сама.
Это было знаком доброй вести,
это означало: «Жду письма».
Этот знак придумала блокада.
Знали мы, что только самолет,
только птица к нам, до Ленинграда,
с милой-милой родины дойдет.
…Сколько писем с той поры мне было.
Отчего же кажется самой,
что доныне я не получила
самое желанное письмо?!
Чтобы к жизни, вставшей за словами,
к правде, влитой в каждую строку,
совестью припасть бы, как устами
в раскаленный полдень – к роднику.
Кто не написал его? Не выслал?
Счастье ли? Победа ли? Беда?
Или друг, который не отыскан
и не узнан мною навсегда?
Или где-нибудь доныне бродит
то письмо, желанное, как свет?
Ищет адрес мой и не находит
и, томясь, тоскует: где ж ответ?
Или близок день, и непременно
в час большой душевной тишины
я приму неслыханной, нетленной
весть, идущую еще с войны…
О, найди меня, гори со мною,
ты, давно обещанная мне
всем, что было, –  даже той смешною
ласточкой, в осаде, на войне…
1945 


[Источник

В Сталинграде

Здесь даже давний пепел так горяч,
что опалит – вдохни,
                         припомни,
                                             тронь ли…
Но ты, ступая по нему, не плачь
и перед пеплом будущим не дрогни…
1952


[Источник]

«На собранье целый день сидела…»

На собранье целый день сидела –
               то голосовала, то лгала…
Как я от тоски не поседела?
               Как я от стыда не померла?..
Долго с улицы не уходила –
               только там сама собой была.
В подворотне – с дворником курила,
               водку в забегаловке пила…
В той шарашке двое инвалидов
               (в сорок третьем брали Красный Бор)
рассказали о своих обидах, –
               вот – был интересный разговор!
Мы припомнили между собою,
               старый пепел в сердце шевеля:
штрафники идут в разведку боем –
               прямо через минные поля!..
Кто-нибудь вернется награжденный,
               остальные лягут здесь – тихи,
искупая кровью забубенной
               все свои  н е б ы в ш и е  грехи!
И соображая еле-еле,
               я сказала в гневе, во хмелю:
«Как мне наши праведники надоели,
               как я наших грешников люблю!»
[1948–1949 гг.]


[Источник]

Побратимы

Михаилу Светлову

Мы шли Сталинградом, была тишина,
был вечер, был воздух морозный кристален.
Высоко крещенская стыла луна
над стрелами строек, над щебнем развалин.
Мы шли по каленой гвардейской земле,
по набережной, озаренной луною,
когда перед нами в серебряной мгле,
чернея, возник монумент Хользунова.
Так вот он, земляк сталинградцев, стоит,
участник воздушных боев за Мадрид…
И вспомнилась песня как будто б о нем,
о хлопце, солдате гражданской войны,
о хлопце, под белогвардейским огнем
мечтавшем о счастье далекой страны.
Он пел, озирая
родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!.. »
Но только, наверно, ошибся поэт:
тот хлопец – он белыми не был убит.
Прошло девятнадцать немыслимых лет –
он все-таки дрался за город Мадрид.
И вот он – стоит к Сталинграду лицом
и смотрит, бессмертный,
                   сквозь годы,
                                сквозь бури
туда, где на площади Павших