вонью горелого мяса. Несколько секунд спустя они уже истончились, напоминают всего лишь маленькие кусочки пережаренной вырезки.
Он слышит крик, откуда-то извне и изнутри своей головы. Высокий, то поднимающийся, то затухающий вопль «Суки!», и что-то темное и омерзительное уходит прочь, засасываемое вниз и в отдаленную тьму, уходящую все дальше и дальше, пока она не исчезает совсем из его внутреннего взора.
Поворачиваясь к Пэм, он заткнул обрубки рук под мышки и тут же насквозь промок от крови, а потом повалился вперед, тяжело рухнул ничком на пол мастерской. Опилки окрасились темно-красным.
Хотя Пэм вывезла кресло Нила с заднего выхода из больницы, ничего им эта уловка не дала. Газетчики обрушились на них — выкрикивали все разом вопросы, требовали рассказать о таинственном «несчастном случае» (который бульварная пресса уже объявила частью неудавшейся попытки совместного самоубийства), о предполагаемом мини-сериале на телевидении о его жизни, контрактах на книги, о том, что, черт побери, может делать музыкант, не способный больше играть.
— Твоей карьере конец, Нил! — выкрикнул телерепортер. — Что ты чувствуешь?
Нил еще искал, что сказать, а Пэм, шагнув к микрофону, говорила:
— Его карьера далеко не закончена. Если Бетховен мог писать музыку, оглохнув, Нил может делать музыку и без рук. У меня полно идей…
— У тебя? — поднимает глаза Нил.
Она улыбается.
— У нас полно идей. — Пальцы ее треплют чистые короткие волосы Нила. — И мы еще наведем шороху в мире музыки. Здесь речь о партнерстве на всю жизнь. — Она смотрит на него сверху вниз.
Глядя снизу вверх, Нил видит в ее глазах все. Они ни о чем не говорили, ничего не обсуждали, но им и не надо было. Она сама обо всем догадалась. Но молчала: ни ему не сказала ничего, ни знакомым, ни полиции. Она поняла. Она все понимает.
— Партнерство на всю жизнь, — повторяет она. — Не так ли, любовь моя?
Он смотрит на нее с требуемой нежностью, с «о-таким верным» выражением искренности и счастья, которые говорят, что они навсегда вместе и никогда не расстанутся…
Пульсируют культи.
И где-то…
Глубоко, глубоко, в самых темных глубинах души слабый голос. И голос шепчет: «Суки…»
Но он не слышит.
Пока.
ЛитВек: бестселлеры месяца
