Третий выстрел

От составителя

Кто-то скажет, что «итальянский нуар»^[1] – это бренд, кто-то посчитает это просто удачно найденной формулой. Неоспоримо одно: что с течением времени итальянский детектив становится известен все более широкому кругу читателей.

Так что же подразумевают под словосочетанием «итальянский нуар»?

Я думаю, группу авторов, которые, используя выразительные средства жанра, бывшего в итальянской литературе крайне редким, за несколько лет сумели создать действительно оригинальную манеру повествования о мифах, обычаях, блеске (весьма редком) и нищете (весьма распространенной) современности.

Разумеется, у каждого из них свой путь в литературе, они одиночки, не принадлежащие ни к одной литературной школе, академии или секте – не все ли равно, как назвать! У каждого из них свой язык, своя манера повествования, свои излюбленные сюжеты. И один рисует их в мрачных тонах, другой выбирает саркастический тон, третий – патетический, а кто-то – эпический. В единое целое под названием «итальянский нуар» эту пеструю компанию анархистов объединяет только и единственно восприятие читателей.

Такое разнообразие стилей и авторов не могло не отразиться на нашей антологии, задуманной как беглый обзор – краткий тур по Италии в стиле нуар – и выросшей в результате в большой коллективный портрет «итальянского нуара».

Эта антология, как и всякий уважающий себя нуар, не только подчиняет логические связки эмоциональным, но и позволяет вычленить все главные, пронизывающие ее темы только по завершении чтения.

Первая из тем, наиболее заметная, присутствующая во всех рассказах, – это тема коррупции. Коррупции имущественной, понимаемой как страстное стремление к легкой наживе, как судорожный поиск кратчайшего пути к инфернальной роскоши материального благополучия. Но также и более тонкой и тревожной моральной коррупции (потери чувства меры, полного отсутствия этических норм), сопровождающейся склонностью к насилию и криминальному поведению и подпитанной мистикой резкого поворота событий, «перелома». Все это ведет к пренебрежению последствиями своих поступков, даже самых экстремальных.

Вторая тема, которая в последнее время ворвалась в современную итальянскую (и не только итальянскую) прозу, – это тема «чужаков». Рассказы густо населены бандитами, рабочими, женщинами легкого поведения, убийцами, ворами, бродягами, сорвиголовами, причем зачастую они играют роль «богов из машины». Всех их принесло волной эмиграции, которую воспринимают и как угрозу, и как вечную возможность обновить застоявшуюся кровь стареющей, усталой страны. Иммигранты – это новая реалия, и с ней надо считаться. Авторы «нуара» поняли это первыми.

Третья тема – это одержимость успехом, стремление к цели любой ценой, неизбежное следствие моральной коррупции и равнодушия к последствиям собственных поступков. И, как частный случай, жажда славы, известности, ведущей к высшим кругам шоу-бизнеса. Успех выступает гарантом бессмертия и противоядием от удела большинства: повседневной серости. В этой жажде, как правило, таится источник депрессивной патологии.

В результате возникает картина современности, порой леденящая душу, но не лишенная хрупких проблесков надежды. Пространство без ориентиров, в котором надо плыть, стараясь не сбиться с курса. А уж если сбился, то делать это стильно.

Джанкарло Де Катальдо

(пер. Е. Жирновой.)

Николо Амманити, Антонио Мандзини Ты – мое сокровище

Вам, наверное, приходилось слышать о Гроппоне из Фикулле. Он был величайшим капитаном в Тушии, а я – тот самый, что одним ударом топора разрубил его надвое.

Армада Львиного Когтя

Если бы кто увидел его лежащим на диване, со стекающей по подбородку слюной и с прижатой к груди початой бутылкой рома «Памперо», гроша бы ломаного за него не дал. А ведь он был большой человек.

Родился он в 1960 году в Кастелло в семье торговца лесом. Окончил классический лицей в Перудже, медицинский факультет во Флорентийском университете с результатом 110 баллов и похвальной грамотой. Специализировался по пластической хирургии в университете в Берлингтоне, занимался мышечно-фасциальной реконструкцией с профессором Роланом Шато-Бобуа в Лионе. В тридцать пять лет – главный ассистент в больнице Христа-Младенца, в сорок – заведующий отделением частной клиники Сан-Роберто Беллармино, что у подножия Монте-Марио.

Звали его Паоло Бокки, профессор Паоло Бокки.

Профессор спал на диване в аттике, откуда виднелись мозаики Санта-Мария ди Трастевере,^[2] а чуть подальше, из-за крон пожелтевших платанов на набережной Тибра, выглядывала церковь Сант-Андреа делла Валле.

Зазвонил телефон, и надрывался минуты три, прежде чем центральная нервная система профессора, перегруженная кокаином и ромом, пришла в себя.

Бокки протянул руку, пошарил по полу, отыскивая трубку, и утробно рыкнул в нее что-то нечленораздельное. Этот дифтонг вполне можно было принять за какое-то слово на кельтском, но он означал всего лишь «слушаю».

Голос на том конце провода был куда живее:

– Профессор Бокки, это секретарь клиники Беллармино. Я звоню, чтобы напомнить вам, что в десять тридцать у вас операция по аддитивной мастопластике.^[3] Если вы не можете приехать, то доктор Каммарано готов вас заменить.

Бокки из сказанного уловил три темы:

1) он должен кому-то перекроить сиськи;

2) операция не завтра, а сегодня;

3) сукин сын Каммарано только и ждет, чтобы его обскакать.

Ответил он быстро и решительно:

– Еду. – И, положив трубку, наконец открыл глаза.

Взгляд его упал на столик эпохи Гая Авленция, на котором лежали три пакетика белого порошка и целлофановый пакет. В пакете было не меньше килограмма чистейшего кокаина, привезенного с Восточных Кордильер, за сто пятьдесят километров от Ла-Паса.

Гибким движением коралловой змеи, которая подстерегла добычу, он скользнул к порошку и быстро и точно занюхал один из пакетиков.

Теперь ему стало гораздо легче.

Он огляделся.

Мокасины фирмы «Феррагамо» покрыты той же грязью, что и обшлага брюк. Майка «Ральф-Лоран» прожжена по меньшей мере в десяти местах, а из носков торчат какие-то стебли. Полные карманы земли.

«Что, черт побери, вчера было?» – спросил он себя.

Он помнил, как вышел на террасу отеля «ES» вместе с… и на этом месте воспоминания обрывались, дальше – тьма.

Однако осталось ощущение, что вечер удался на славу.

Он добрел до террасы. Теплое солнышко над крышами еще не начало поджаривать