- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (8) »
немцев надвигалась на укрепление, не подозревая о нём. Солдаты бежали молча и не стреляли.
Они были уже на расстоянии прицельного винтовочного выстрела. А комендант всё выжидал. Он словно окаменел. Потом вдруг оторвался от щели, взмахнул кулаком и крикнул сильно и резко:
— Ого-онь!
В ту же секунду вздрогнули на столах пулемёты и забились оглушительной тяжёлой дробью.
Это было совсем неожиданно для немцев. Их бег мгновенно прекратился. Они падали вперёд на землю ничком, и невозможно было определить, кто падал от пуль и кто от страха. Через две-три секунды гитлеровцы снова выросли над полем. Такие же скрюченные, они бежали, но уже не к ДОТ-у, а назад. А пулемёты все били и били, срезая с поля бегущих. Пулемётные ленты, дрожа и прыгая, гнали в приёмники патроны. И люди у амбразур и щелей словно срослись со своим оружием.
У пулемётов работали Любов и Синицын. Анисимов, Горяев и Сибирко стреляли из винтовок.
— Стой! — скомандовал Усов.
Всё сразу умолкло. Комендант откинул голову, обтёр лоб и снова прильнул к щели.
За несколько напряжённых минут боя солдаты в первый раз взглянули друг на друга. Все молчали, ожидая слов командира.
— Хорошо! — сказал Усов.
— Добро! — повторил Любов.
Эта слова подействовали ободряюще и успокоительно. Сразу всё происшедшее показалось обычным и легко понимаемым.
— Приготовиться!
Гарнизон ожидал новой атаки. Но немцы, скрывшись в лесу, больше не показывались.
Рассветало. Свежий утренний ветер разогнал облака, и осеннее скупое солнце заглянуло в щель с восточной стороны. Серый дым низко стлался над полем.
— Поёт, — с раздражением произнёс Альянцев и ещё больше съёжился.
Горяев улыбнулся. Раньше весёлость Сибирко ему тоже часто казалась неуместной. Но теперь он увидел, что связист всегда таков. Сибирко любил музыку. Он с первого раза улавливал мотивы, готов был часами просиживать у радиоприёмника и слушать концерты со всего света. У него была особенность: он по-своему неожиданно переделывал тексты песен и арий. Сейчас Сибирко пел, а два часа назад сосредоточенно и сердито стрелял из своей винтовки.
— Приготовиться! — послышалась команда Усова.
— Немцы! — сказал Ершов, пробегая около каземата.
— Опять… — встревоженно и со страхом прошептал Альянцев.
А Горяеву уже совсем не было страшно. Он хотел показать коменданту, что может быть мужественным. Он хотел, чтобы его сейчас видели мать и Лёля. Они будут гордиться им.
— Не стрелять, — скомандовал Усов.
Горяев посмотрел в щель. Двое немцев осторожно пробирались к ДОТ-у между заграждениями, неся белые флажки.
— Убирайтесь ко всем дьяволам! — закричал Усов. — Стрелять буду!
— Русс, сдавайсь! — кричал немец, видимо, офицер. — Вы будете гуляйт, сдавайсь!
— Зато вы больше не будете гулять, если не уберётесь отсюда, — ответил Усов.
— Может быть, они ничего не сделают… — пробормотал Альянцев.
— Молчать! — закричал комендант.
— Уходите отсюда! — со злостью отрезал Горяев, сжимая ручку затыльника пулемёта. — Вы трус, вы боитесь! Стыдно, — добавил шёпотом.
— Русс, сдавайсь! — кричал немец. — Мы дадим, русс, жизнь!
Слова гитлеровца подействовали на Усова, как оскорбление.
— Считаю до трёх… раз… два…
Немцы, должно быть, неплохо понимали русский счёт. Они начали пятиться, потом быстро пошли, затем побежали.
— Три… — засмеялся комендант и скомандовал:
— Огонь!
5
В левом каземате у станкового пулемёта сидели двое — Горяев и Альянцев. Альянцев прибыл в отделение вместе с двумя сапёрами. Это было несколько дней назад, когда пулемётчики во главе с Усовым заступили на боевую вахту в укреплении. Вдалеке, справа и слева, были слышны частые хлопки выстрелов и треск пулемётных очередей. Иногда тяжело ухали орудия. Горяев поминутно привставал на колено и смотрел через щель на чёрную полосу лесной опушки. — Почему они не атакуют? — спрашивал Альянцев тихо. Горяев не отвечал. Он сам удивлялся тому, что после второй атаки немцы успокоились. Может быть, они что-нибудь замышляют? Он подозревал, что и Альянцев думает об этом и тревожится. Пожалуй, Альянцев даже боится. Он сидит, втянув голову в плечи, и о чём-то думает. Известие об окружении вначале тяжело подействовало на Горяева. Сознание сдавили невидимые клещи, и он думал — всё пропало. Но твёрдый голос сержанта Усова, спокойствие Любова, прежняя деловитость Анисимова — всё это ободрило его. Горяев признался себе, что они смелее и мужественнее его. И, стыдясь перед этими людьми, он отгонял страх, старался говорить твёрже и спокойнее, так же, как они. — Они могут разрушить ДОТ из орудий… — полувопросительно и в то же время полуутверждающе сказал Альянцев. — Бросьте хныкать, — ответил Горяев. — Почему наши не прорвутся к нам? — Будет время — прорвутся. — Они могут опоздать, — уныло проговорил Альянцев. На этот раз Горяев искренне возмутился. Он понял, что Альянцев боится только за себя. Хотелось ответить этому человеку обидным словом, назвать его трусом, но Горяев сдержался и только сказал словами коменданта: — Мы будем держаться! Он вдруг поверил, что он может быть таким же, как Усов и Любов. Мы — это звучало сильно и придавало уверенность. В каземат заглянул Сибирко и моментально исчез. Остались слова его песенки:Тогда всему ДОТ-у сквозь дым улыбались
Её голубые глаза…
6
Кто стрелял из станкового пулемёта, тот знает: это оружие недоступно для пехоты противника, пока есть патроны и жив хотя бы один пулемётчик. Кто попадал под огонь пулемёта, тот чувствовал его силу. А у гарнизона маленькой крепости патронов было достаточно, и пулемётчики твёрдо держали рукоятки затыльников. При каждой попытке немцев приблизиться к ДОТ-у станковые пулемёты посылали на них через амбразуры губительные очереди свинца. И фашисты падали с перекошенными лицами — одни от злобы и чувства бессилия, другие — от предсмертных судорог. Одни поспешно уползали, другие оставались лежать навсегда. И снова над полем поднимались редкие кустарники, перебитые ветви которых теребил усталый и беспутный ветер. Станковый пулемёт! Мы смотрим на пригнувшееся массивное тело пулемёта и вспоминаем Анку-пулемётчицу из Чапаевской дивизии. Мы помним разгром интервентов, посягнувших на молодую Советскую республику. Проносятся взмыленные горячие кони, запряжённые в тачанку. И из-за колеса, привстав на четвереньки, выглядывает вздрагивающий, серый от копоти, пулемёт. Замаскированный, словно обросший- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (8) »