- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (80) »
Матери своей
Анастасии Ивановне посвятил автор
все это
Дорогiе мои, нeповторiмые!
Только вы сможете понять меня, вы одни. Все мои мысли, все мои надежды — вамъ. Никто не сумЪетъ, какъ вы, сохранить, уберечь отъ врЪмени все, что я нашелъ и чего не успЪлъ потерять.
Съ Новымъ Годомъ! Съ Новымъ Наступающимъ ВЪкомъ, родная моя, родныя мои.
31 дЪкабря 1899 года
Петербургь
Это письмо когда-то очень давно писал мой дед, известный русский физик. Я вклеил старинную открытку в новую глянцевую тетрадь… Пускай начинается мой дневник с нее, пожелтевшей открытки деда.
Тетрадь первая Лада
1
Мне подарили собаку, рыжую, мохнатую, как помело, которым отряхивают пыль с автомобилей. Ребята сказали: — Ты владелец машины, тебе нужна такая собачонка. — Но меня прохожие засмеют! — Много понимают они, твои прохожие. Ни один порядочный без такой собаки не поедет. Бери шавку, тебе говорят! Я бросил игрушку над задним сиденьем. Они улыбались, ходили вокруг, пальцами трогали капот, нюхали обивку, притворяясь пораженными, восхищенными, как будто перед ними стоял не автомобиль, а бог знает что. — Молодец! Накопил и машину купил. — Отличная коляска! — Но ржавеют они моментально. Год или два проедешь, а потом все меняй. Железо дохлое… — Ты к Валерьянычу… Пускай он тебе литерной донышко проварит, на века… — И будет у него не машина — ископаемое бензозойской эры. — Ну что напали на человека? Р-разойдись… Уехать не дадут, — сказал Шеф, обнимая меня. Он вышел к подъезду, накинув на плечи осеннее пальто. — Ты все-таки, знаешь… осторожней… близорукость, она… юбилейщик ты мой, — он едва не уронил пальто, неловко перехватил спадающую полу. — До свиданья, — поднял он руку. — До свиданья! — Позвони маме! — крикнул кто-то вдогонку. — Никак не может пробиться к тебе… Машина мягко легла на влажную дорогу. Позвонить? У мамы никогда не было телефона… Сосны бежали навстречу в лесном коридоре. Он оборвался мгновенно, и дорога скатилась гибкой лентой в осененные вечерние поля. Нам далеко. Низкое солнце мешает, морочит, путая в белой дымке тумана мокрый асфальт и озерные блики, желтые склоны, свет и звуки, синие стога и темные березы, крыши деревень, мычание коров и шелест вокруг: от листьев, от сена и дороги. Нам далеко. Мошки лупили в стекла, погибая на них крапинками. Нам далеко. Дорога длинная-длинная. Где-то на половине пути мелькнет смешная тоненькая речушка Юрочка. Брякнет сухой деревянный мост. А за ним, как всегда в последние три-четыре недели, настанет ночь. Я не привык, не умею водить машину в темноте. Ночная дорога слепит огнями, пугает невидимой кромкой. Поэтому каждый вечер я спешу, пока не смеркнется, проехать ее, нырнуть в шумный город, полный света, ясности, покоя. Но темнота с каждым днем настигает меня все раньше и раньше. Летом первые сумерки набегали на самом конце дороги. Теперь я не успеваю доехать к Юрочке. — зеленому ручейку. Так наступает осень, торопит она меня, догоняет… Я резко прибавил скорость, и моя нелепая собачонка перевернулась, подняв мохнатые лапы. Названия деревушек мелькали мимо: Вялки, Родники, Шмеленки. Пахло дымом, лиственным горьким дымом костра. И казалось, дым от него натек в низину, плыл вечерним разливом, подкрадываясь к дороге. Клены повисли над белым неожиданным озером, боясь окунуть в холодное малиновые шапки. Вдоль обочины в тумане шагал деревенский мальчик, наверное, лет семи. Не оглядываясь, топал он в зыбкой, взвеянной влаге. — Эй, хлопчик! Я затормозил. Мохнатая собака ударила меня в затылок и упала рядом со мной. Малыш поглядел на меня. — Садись, подвезу. — Не. — Это почему же? — Мамка не велит. — А куда идешь? — К бабушке. — Не страшно? Садись… — Не. — Вот какой несговорчивый… — Собака? — Ну да, собака. — Игрушечная? — он придвинулся ближе. — Не лает и не кусается. Когда неправильно еду, бьет меня по макушке. Не торопись, говорит, в тумане в беду попадешь. Паренек улыбнулся. — Хочешь, подарю! — Ага. — Ну бери. — Не. — Почему? — Мамка не велит. — Не поедешь? Никак, значит? Ну, до свиданья… — Подвезите меня! В летучем наплыве тумана, подняв над головой руку, стояла девушка в модном полудетском пальтишке, с огромной дорожной сумкой на ремне. — Подвезите меня… Голос ее, влажный от осеннего мглистого, тающего над бетоном воздуха, был неуверенный, как у девочки. Влажное в росинках лицо, ботинки, ладони, темные волосы, губы, шарфик, сумка, пальто — все в меленьких брызгах тумана. — Подвезите меня. В ресницах у нее тоже брызги. Они блестят, я подумал, как растаявший снег, этакий слабый холодок снежинок. Делают взгляд насмешливым и… — Садитесь, пожалуйста. Конечно, садитесь, прошу вас, — я поспешно толкнул переднюю дверь от себя. Туманная девушка села рядом, неловко стараясь натянуть пальто на матовые, совсем не детские колени. — До свиданья, малыш! — махнул я рукой. Он солидно кивнул и пошел, не оглядываясь, по краю дороги, смешно вскидывая пятки. Шелестела дорога, набегали деревни, желтые, зеленые проталины в белом тумане. Как сверчок, тонко пел ветер на стеклах. — Вам не дует? Я закрою. — Нет, ничего… «Славная девушка, — подумал я, — кажется, приключение начинается». — Бесплатно мы никого не катаем, — бросил я между прочим, как бы не для нее. — Пожалуйста… Я заплачу. — Деньги мы не берем. Она повернулась ко мне. Я мельком поймал ее удивленный взгляд. — Что же вы хотите? — Сказку. — Какую сказку? — Правдивую сказку о том, как зовут, сколько лет, как живем, что любим, а что не любим. — Воспитанные люди сначала про себя рассказывают. — А вы угадайте, кто я. — Не умею, — сказала девушка, улыбаясь. — Попробуйте, — я на мгновение повернулся к ней. — Журналисты, говорят, забавляются так. По рубашке, по галстуку, по ручке в кармане, по штопке на рукаве сочиняют биографию незнакомому человеку, а потом проверяют, кто и что угадал. Она посмотрела на мою собаку и, по-прежнему улыбаясь, помедлила немного с ответом: — Вы артист? — Неужели похож? Нет, вы не угадали. — Тогда… тогда, наверное, младший научный сотрудник.- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (80) »