ордынцы не воевали отчины его. Многих пленных выкупил. Князей рязанских, тверских и ростовских поставил под свою руку. Новгородцы не смели перечить его наместникам. Братия же его князь Иван и Андрей имели его за отца. На Руси была тишина великая, много людей шли из других земель служить Москве, служить ему. Повелел великий князь: «По отца нашего благословленью, что приказал нам жить заодин, так же и я вам приказываю, своей братье, жить заодин. Лихих людей не слушайте, которые станут вас ссорить, слушайте отца нашего владыки Алексея да старых бояр, которые отцу нашему и нам добра хотели. Говорю вам это слово для того, чтоб но перестала память родителей наших и наша, чтоб свеча не угасла».

В мрачном молчании расходились из собора бояре, московские воеводы, князья.

Намек митрополита понят. Не посмел прямо сказать, что князь Симеон Иванович был надеждой Северной Руси. Простерлась его рука над городами и волостями не только владимирского княжения. Новгород на Ильмене и тот склонил перед ним голову, покорилась его боярская вольница воле московского князя. Иван Данилович, его отец, собирал земли и сзывал со всех окраин людишек, копил силу, копил казну, Симеону надлежало поднять меч на Орду, если бы пришел тому делу удачный час. Ни Тверь, ни Рязань, ни Новгород не смели с ним тягаться, и никак ордынским ханам не удавалось подтолкнуть против него князей-соседей. По дальним волостям, в северных городах, в Белоозере, на Устюжне, у Кубенского озера кузнецы ковали оружие, готовили его для войска. Казны Иван Данилович собрал для этого достаточно. Из Орды русские священники слали известия, что происходит в ханском дворце. Слышно, что великий хан Джанибек собирается походом на Тевризское царство, близится схватка двух наследственных родов Чингисхана: рода Джучи и рода Хулагу. Этого и ждал Симеон... не дождался.

Моровая язва забежала на русскую землю из заморских стран, от немцев. Первыми пострадали псковичи. Сходили на неметчину, порубили закованных в железо рыцарей, иных увели в полон. От пленных и перекинулась. В середине лета начала косить без разбору. Как прийти, ударит будто бы рогатиной под грудь против сердца или между крыльцами со спины, горлом хлынет кровь, проступит синяя железа, охватит жар, после жара дрожь, и в три дня готов человек.

В Пскове крик и плач. Стон на всей псковской земле. Бояре, горожане, посадские, торговые гости объявили, что отдают все свое добро монастырям и нищим, милостыней спешили откупиться от черной смерти.  Но она не принимала выкупа. Косила и тех, кто отдавал свое добро, и тех, кто это добро торопился взять. Кинулись к новгородскому владыке архиепископу Василию. Перед тем прогневили владыку, уперлись в церковных выплатах, не отдали весенних даров, теперь же слезно молили приехать в Псков совершить крестный ход и отогнать язву.

Владыка сменил гнев на милость. Приехал. Благословил все людство, отслужил в храмах молебствия во спасение, а как вышел из города, до стола своего не дошел. Ударила его язва под крыльца на реке Узе. Похоронило его в Новгороде в притворе храма Софии. Не прошли с его возвращения и недели, начали и в Новгороде умирать. Язва в одночасье перемешала все новгородские концы, выхватывала свои жертвы из боярских хором, с пристани, из посадов, косила равно ремесленников, торговых людей и бояр.

Язва неслась на крыльях от города к городу, от волости к волости, от монастыря к монастырю.

В Смоленске вымерли все жители, уцелевшие четыре человека, уходя, затворили город. Русь разбредалась из городов... Орда перекрыла все пути с Руси, никого не пускали в степь.

Не ко времени умер великий владимирский князь, властитель мудрый и сильный. Все, что собрано его отцом и им самим, потечет, расползется вместе с язвой. Подымут голову, побегут в Орду к ордынским ханам князья тверские, суздальские, рязанские, побегут с богатыми дарами выпрашивать ярлыки иа великое княжение владимирское, поспешат унизить Москву, ослабить ее, сызнова начнется княжеская усобица, а в Орде тому будут рады. Соседи князья не остерегутся привести с собой ордынских всадников, ибо сами-то ничтожны, чтобы оторвать у Москвы первенство, еще жив страх перед Симеоном.

У Симеона два брата: Иван и Андрей. Наследовать старшему Ивану, да по характеру не ему бы княжить, а Андрею. Андрей воин, смел и резок, власть сама ему в руки просится. Иван книгочей и богомолец. Человек тихий, воды не замутит, ласковый и добрый, ему в монахи бы постричься, да и быть не настоятелем в монастыре, а иеромонахом-летописцем. По праву быть Ивану великим князем, а ну как откажется? Начнется меж боярами замятня: кому Андрей покажется суровым, те начнут против князя плести заговоры.

За людей язва выбрала. Потек со всех тринадцати церквей погребальный звон. Язва поразила князя Андрея. Княжить Ивану Ивановичу.

Смутно в думах у бояр, у людей торговых, у черного люда, у всех, кто в единстве Руси видел ее грядущую силу.

2

С озера наплывал на город легкий и теплый ветер, волны ласково оглаживали белый крупчатый песок по забережью, смывая накопленный за долгое ледовое стояние мусор: сосновый сушняк, рыжие сосновые иглы, золу от рыбачьих костров. В небе стыли невесомые перья белоснежных облаков, в становище старых ветел с непроклюнутыми почками — грачиный грай. Прилетели сразу на гнезда: быть весне дружной и скорой. Яроокое выдалось утро на Великий день.

Мостырь, пономарь церкви Пречистой Богородицы в граде Белоозерске, правой рукой раскачивал било большого колокола, а левой ворошил вервии малых колоколов. На озерную волну падал разносистый колокольный звон, уплывал за озеро, гас в сосновом бору.

Мостырь откинул вервии малых колоколов, отпустил большое било. Долго не умирал звук большого колокола, а когда потух, то слышными стали все птичьи крики. Город со звонницы, как раскрытая ладонь. Пригретый солнцем песок струил голубое марево, на песке ни следочка. Ни скрипа калитки, ни шороха.

Мостырь молод, худенький, прогонистый, рыжеватые усишки едва пробились на губе, два волоска на подбородке сулят и рыжую бороденку.

Осторожно полез по перекладинам вниз. Ветер трепал полы черной ряски, светлые волосы, спадающие по плечам, удерживал заячий малахай. На ногах лапти — крепко цепляют за дерево.

Двери в церковь распахнуты. Теплятся лампады под темными ликами святых, потрескивают восковые свечи, ни души.

В вечер, в большую службу, отец Василий читал двенадцать апостолов, к утру и его поразила язва. Город вымер. На весь город он, Мостырь, один остался.

Мостырь загасил лампадки и свечи, взял с паперти поясную калиту с пожитками и пошел к крепостным