сказал он.
Тонстон сделал шаг вперед, на его бледном лице была слабая улыбка.
– Вы ошибаетесь, – твердым голосом возразил он. – Не убийца, а исполнитель приговора.
С минуту он стоял перед нами, глядя на наши лица, выражающие ужас и отвращение, со спокойствием человека, достойно исполнившего свой долг. К нему подскочил констебль с наручниками.
Тонстон не делал никаких попыток к сопротивлению и, держа перед собой скованные руки, направился к двери вслед за своим тюремщиком, когда голос моего друга заставил его остановиться.
– Что вы с этим сделали? – спросил Холмс.
Пленник молча смерил его взглядом.
– Я вас спрашиваю, – продолжал Холмс, – потому что, если вы его не уничтожили, я должен сделать это сам, причем не читая.
– Будьте уверены, документ уже уничтожен, – сказал Джеймс Тонстон, – и что mala vita хранит свои тайны. На прощание выслушайте меня, я хочу вас предупредить. Вы слишком много знаете. Вы – почтенный и уважаемый человек, мистер Холмс. Однако я сомневаюсь, что вам предстоит долгая жизнь.
С этими словами он вышел из комнаты, сохраняя на лице холодную улыбку.
Час спустя, когда в небе сияла полная луна, мы с моим другом, распрощавшись с доктором Нордхемом, вышли из Абботстандинга, темные очертания которого высились на фоне светлого неба, и направились в сторону Бьюли, где рассчитывали переночевать в гостинице, с тем чтобы утром вернуться в город.
Я надолго запомнил эту необыкновенную пятимильную прогулку по дороге, то покрытой пятнами лунного света, то окутанной густой тенью в тех местах, где ветви деревьев сплетались у нас над головами и лесные олени выглядывали из высоких зарослей папоротника. Холмс шел опустив голову на грудь, и, только после того, как мы стали спускаться с холма возле самой деревни, он нарушил молчание.
– Вы знаете меня достаточно хорошо, Уотсон, – сказал он, – и, надеюсь, не упрекнете меня в излишней сентиментальности, если я признаюсь вам, что мне хочется прогуляться по развалинам аббатства Бьюли. Это аббатство было приютом людей, которые жили в мире с собой и друг с другом. Мы в нашей жизни видели много зла, и не самое меньшее из них заключалось в том, что самые благородные человеческие качества, такие, как верность, мужество и решительность, используются в недостойных, низких целях. Но чем старше я становлюсь, тем крепче во мне утверждается одна мысль: как эти холмы и залитые лунным светом деревья, открывающиеся сейчас нашему взору, пережили руины, что лежат сейчас перед нами, так и наши добродетели, исходящие от Бога, переживут пороки, которые, подобно черным ангелам, исходят от человека. Уверяю вас, Уотсон, это непременно будет так.