были заняты стариковские руки — вязанием, бритьем или чисткой картофеля? А может, лущили горох? Годков-то им сколько? Лет шестьдесят? Восемьдесят? Сто? Десять миллионов?

Он невольно стиснул зубы; вялый язык словно присох к нёбу.

— Входи, — послышался голос старушки-старика. — Энни на кухне, ужин готовит.

— Вы кто? — спросил он.

От волнения у него заколотилось сердце.

— Тебе ли не знать. — Ответ сопровождался пронзительным смехом. — Я — маменька Перкинс. Ты ж меня знаешь, конечно, знаешь, знаешь.

На кухне он прислонился к стене. Жена повернулась к нему, не выпуская из рук терку для сыра.

— Милый!

— Кто это, кто?.. — ошалело и невнятно повторял он. — Что это за личность в гостиной и откуда?

— Да это всего лишь маменька Перкинс. Ну, ты ведь знаешь, из радиопередачи, — вполне разумно объяснила жена и нежно поцеловала его в губы. — Не замерз? Ты весь дрожишь.

Прежде чем его увели, он успел заметить, как она с улыбкой кивнула ему на прощание.