ее часть, то есть не всю, находясь высоко над ней, а просто часть ее, будучи над ней, почти совсем рядом с ней. Папа перешел на радиосвязь и сказал — Земля-шестнадцать. Земля-шестнадцать. Я — «Птиль». Слышите меня?

И Славин ответил:

— «Птиль». Я — Земля-шестнадцать. Слышу вас хорошо.

— Постепенно перехожу на режим посадки, — сказал папа. — Земля-шестнадцать. Поняли меня?

— «Птиль». Вас понял. Посадку разрешаю.

Наконец наш экран четко обозначил границы космодрома и пространство вокруг него, но это с помощью приближающего устройства: детали космодрома были пока еще не видны.

В этот момент я почувствовал руку на своем плече и, скосив глаза, увидел на плече папы и другую руку: он подошел к нам едва слышно.

— Неужели проспал? — сказал Латор извиняющимся тоном.

— Ну что вы, Латор! — сказал папа. — Ни капельки. Как самочувствие? Вас не смущает наша просьба? Плотность воздуха очень схожа с политорской.

— Ну что вы! Я даже устал просто ходить или лежать. Коммуникатор-переводчик я оставляю на себе, так? Что я должен сделать? Там, на Земле?

— Да что угодно! — Папа засмеялся. — Подойдете к ним, скажете, кто вы и откуда, «Птиль», мол, садится, а ваши — чуточку позже — и все. Пожелаете всем «Долгой жизни».

— А ваша мама? — спросил Латор. — Мне бы хотелось обратиться именно к ней тоже.

— Ну конечно, это можно. — Папа был явно польщен.

— Но как мне к ней обратиться? Как это у вас принято? И как я ее узнаю?

— Это просто, — сказал папа. — «Дорогая Лидия…» и всякое такое. А ее мы вам покажем.

— Лидия? — сказал Латор. — Прямо по-политорски.

— Нет, по-нашему, по-земному.

— Очень похоже на наши женские имена.

— Даже очень, — сказал я. — Латор, а еще ты можешь сделать вот так, подойдя к ней!

Я взял его руку в свою, склонился к ней в поясе и едва коснулся ее губами.

— Это так надо? — спросил Латор.

— В общем-то нет, — сказал я. — Это очень старинный способ здороваться или прощаться с дамой. Кое-где иногда им пользуются. Пап! — заорал я. — Смотри, смотри, почти все видно. Смотри! Сколько народу нас встречает! Видишь решетку? А представителей Лиги? Смотри, смотри! Да это же мама! Наша мама! Ты видишь?! Это она! В белом платье! Латор, она единственная в белом платье, ты не ошибешься!

Лицо папы прямо светилось.

— Латор, — сказал он. — Через минуту можно катапультироваться. Митя покажет.

— Это как? — спросил Латор.

— Вы сядете в легкую капсулу, а мы — приборы, вернее, — вытолкнем вас в воздух, и капсула сама раскроется. Когда вы сядете в капсулу, отсчитайте для готовности минуту. Ясно?

— Конечно, уль Владимир. Я готов. Пошли, Митя.

Я отвел Латора к камере катапультирования, он скрылся в капсуле, я закрыл камеру, вернулся к папе, папа отбивал такт рукой, отсчитывая секунды, и наконец нажал кнопку катапультирования. По тому, как мягко вздрогнул «Птиль», мы поняли, что катапульта сработала; как раскрылась капсула — мы не видели на экране, но вскоре увидели самого Латора: резко взмахивая крыльями, он ушел в сторону, потом камнем пал вниз и снова «встал на крыло», начав плавными кругами приближаться к большой группе ожидающих.

По радиосвязи папа снова вызвал Славина, сказал, что приступает к посадке, этим мы и занялись, уже не глядя на Латора, тем более он и все встречающие были чуть левее «коридора» нашего спуска на Землю. Папа врубил телеэкран и мы, расхохотавшись, увидели потрясенное лицо Славина.

— Кто это? Кто это у вас был? — прохрипел он.

— Латор. Житель Политории. Гелл.

— Они что там — все летают?! А?! Да это же…

— Нет, — сказал папа. — Некоторые живут под водой, в виде маленьких улиточек.

— Нет, ты серьезно?!

— Обнимаю. Посадка!

…Наверное, ни я, ни папа давно не испытывали такого счастья — мягкого-мягкого толчка «Птиля» о землю.

Несколько секунд папа просидел, закрыв глаза, совершенно расслабив руки и вытянув их вдоль пилотского кресла. Потом очнулся, мы отключили всю аппаратуру, папа разблокировал выход, спустил трап, и мы — шаг, другой, третий, пятый, седьмой — ступили… на Землю.

Меня слегка покачивало.

Мы пошли по полю космодрома прямо к ожидавшей нас толпе. Мы шли не медленно, но и не быстро, вроде как и полагалось в эту необычную минуту. И только когда нам оставалось до встречающих метров тридцать, из толпы вырвалась в белом платье наша мама и бросилась к нам навстречу. А мы — к ней.

Мы обнялись все трое разом, вперемежку целуя друг друга.

— Сумасшедшие вы мои! Сумасшедшие! — шептала мама. — Противные! Я только с полчаса назад и узнала от Славина, где вы были. Кота небось замучили. Кое-что ваш крылатый Латор рассказал. О войне… С крыльями! Это надо же такое! Никуда вас больше не отпущу. Без себя. Где кот?!

— Ну хорошо, хорошо, хорошо, — приговаривал папа, ладонью вытирая ее слезы. — Пошли, неудобно. Сириуса подарили Оли.

Мы приблизились к толпе встречающих, было полно журналистов и фото— и телерепортеров, тихо стрекотали кинокамеры. Папа остановился перед встречающими и, так и не отпуская маминой руки, шепнув мне, чтобы я переводил политорам, сказал, выждав подходящую случаю паузу, по-английски:

— Уважаемые дамы и господа! Земляне! Я и мой сын Дмитрий рады сообщить вам, что благополучно вернулись с неизвестной нам планеты Политории, куда мы попали случайно. Закончившаяся на Политории война, в которой победил народ Политории, позволила нам вернуться на Землю. Сейчас, вскоре, сядет на Землю корабль наших гостей, политоров. Это представители очень высокой цивилизации, чрезвычайно разумные существа, и очень, очень милые и славные… политоры. Я рад, что контакт состоялся, и совсем скоро вы увидите их сами. Доложили инженер Высшей Лиги Владимир Рыжкин и его сын — Дмитрий.

Речь папы и мой перевод усиливались наземными мегафонами, и конец речи папы потонул в сплошных криках и аплодисментах журналистов, фотографов, телевизионщиков, членов Всемирной космической Лиги и огромной толпы за пределами космодрома. Одна за другой взлетали в небо и рассыпались огромные разноцветные грозди салюта.

Потом все, кому это полагалось по рангу, забрались на три очень вместительных платформы на воздушной подушке и тихо заскользили в дальнюю часть космодрома, где — все это уже видели — садился маленький еще в воздухе корабль Ир-фа.

Они стояли, перед своим кораблем, явно взволнованные и смущенные. Обняв маму за плечи и держа меня за руку, папа отделился от толпы встречающих и подошел к политорам. Латор тоже вернулся к своим.

— Уважаемые дамы и