старшеклассники. Они поглядели на мальчика, на Дмитрия Васильевича и засмеялись:

- О! Колька-калека отца привел!

Колька горбился, как старичок, и Дмитрий Васильевич подумал, что он похож на беззащитного и страшного Акакия Акакиевича.

Переступив порог, мальчик стянул свою черную шапку, а Дмитрий Васильевич и в мороз шапку не носил. Прокатился звонок. Шум и грохот стихли. Мальчик и Дмитрий Васильевич прошли темным коридором, свернули за лестницу и оказались перед дверью, в которую мальчик робко постучал.

- Да, - услышали они женский голос. Тогда Дмитрий Васильевич отворил дверь, в которую и вошел вслед за мальчиком.

На последних рядах даже привстали, чтобы получше разглядеть вошедших.

- Здравствуйте, - сказал Дмитрий Васильевич, обращаясь к учительнице у доски. - Извините, что во время урока, но мне необходимо с вами срочно переговорить.

- Садись, Коля, - сказала учительница. - Откройте учебники и повторите формулы вычисления площади треугольника. Через десять минут будет самостоятельная работа.

Класс возмущенно загудел.

Они вышли из кабинета под лестницу, где валялись окурки, одноразовый шприц и презервативы.

- Район огромный, - сказала учительница, - новый, школа в две смены работает, спасибо, если к следующему сентябрю другую откроют.

- Колю вы хорошо знаете?

- Неплохой мальчик. Учится не особенно замечательно, но в силу обстоятельств, я думаю. Мать родила неизвестно от кого и подбросила сестре. Где-то промышляет, если жива. У сестры у самой трое, ей дела нет, жив Коля или мертв, не то что - сделал ли уроки. Братья Колю поколачивают, места у него своего в доме нет, сейчас он даже и редко бывает в этом доме... А что я могу сделать? В детдом? В детдоме лучше не будет.

- Адрес мне его подскажите.

Дмитрий Васильевич знал, что бывают такие дома, видел даже по телевизору, но самолично довелось побывать впервые. Подъезд с прожженными дверными звонками, с заваренным железным листом лифтом, с бесчисленными непристойными надписями и рисунками.

У нужной двери звонок был оборван вовсе. Дмитрий Васильевич постучал. А затем вдруг опомнился и побежал к лестнице. Уже скатившись на пролет, он услышал, как та дверь отворилась и чей-то голос просипел: "Ну, бляди".

Дмитрий Васильевич поехал в архив. Там с наслаждением он вчитывался в столетней давности письма, и люди, их писавшие, так и стояли живые перед его глазами, и были они образованны - образованнее Дмитрия Васильевича, - мысли свои выражали хорошим слогом, свободно владели несколькими языками, отправляли из швейцарских Альп открытки с горными видами и видами музейных редкостей. Замечательные все были люди, а другие люди тогда и писать не умели...

"Я прочитал, перечитал, обдумал... Что если действительно рассматривать собрание этих писем как роман? Как если бы некий автор, никому еще неведомый, принес мне первому свой первый роман. И ждет теперь моего суда. Что бы я сказал по поводу этого романа? Впрочем, увы, неполного, - многие линии утрачены, провалы в сюжете зияют. Но, может быть, автор так задумал, с провалами и утратами?

Запомни, у каждого произведения есть своя задача. Картина или книга для автора - это задача, которую он исполняет и задает. Еще можно сказать, это загадка, которую он разгадывает и загадывает. И вот как-то раз, делая выписки из писем, я понял, какая в нашем с Г.В. романе сюжетная линия главная. Меня озарило. Я не стал кричать "эврика", но очень взволновался. Я тебе эту сюжетную линию изложу, она - ключ".

Вечером мальчик ждал на узком подоконнике. С удовольствием бы Дмитрий Васильевич прошел мимо, но - не решился. Он пустил его в свой дом не из жалости и сострадания, а только из нерешительности и слабоволия. Но, впрочем, никогда впоследствии не пожалел.

О прошлом он Колю никогда не расспрашивал и через третьих лиц тоже ничего не узнавал. Один только единственный раз позвонил редакторше, которая так удачно соединила их лица в одном кадре, и спросил, как очутился Коля на съемочной площадке.

Редакторшу Дмитрий Васильевич знал по ВГИКу. Сама она во ВГИКе никогда не училась, но лет пять подряд поступала и ходила на все просмотры. Говорили, что родители ее - значительные люди в городе Владимире и верят, что дочь их учится на сценаристку, и высылают ежемесячно деньги в ближайшее почтовое отделение по проспекту Мира. Во всяком случае, деньги у нее были, и она даже давала их в долг некоторым знакомым, в числе которых был и Дмитрий Васильевич.

- Сниматься должен был совсем другой мальчик, - сказала редакторша, племянник режиссера, но в самый последний момент он расплакался и отказался. Времени было в обрез, я выскочила на улицу и тут увидела самое подходящее лицо, которое, конечно, не упустила. Я помню, что его Коля зовут, у меня и на лица и на имена память хорошая. А что?

* * *

Установилась зима. Не слишком суровые морозы, частые снегопады. Не каждый день ездил в архив Дмитрий Васильевич. Бывало, вставал рано, в десять, зимний день только начинался. Теперь Дмитрий Васильевич работал не в кухне, а в комнате у окна. Бумаг на его столе мальчик не касался, только гасил лампу, которую часто забывал гасить сам Дмитрий Васильевич, ослепнув от долгого бдения.

Мальчик спал в раздвижном кресле за старинными ширмами. Бра мягко светило у полочки с детскими книгами и учебниками. Уроки мальчик делал на кухне, завершив все дела по хозяйству.

Семейная идиллическая атмосфера с запахом сдобных булочек, устоявшимся в доме стараниями мальчика, как ни странно, не мешала работе Дмитрия Васильевича. Скорее даже способствовала. Дмитрий Васильевич писал о людях неизвестных, незнаменитых, дорогих его сердцу, живших так давно, умевших писать письма то ли друг другу, то ли прямо ему - Дмитрию Васильевичу.

В день, свободный от архива, после завтрака одевались и выходили на прогулку. Обыкновенно встречали во дворе рыжую таксу с хозяйкой. Здоровались. Реклама по телевизору все шла, и многие встречные их узнавали. Иные дети до них дотрагивались и спрашивали:

- Где ваша мама?

- Дома, - отвечал Дмитрий Васильевич.

Шли по Ленинскому, заходили в разные магазинчики, глазели. Перекидывались снежками, бегали взапуски... За обедом Дмитрий Васильевич возвращался к своим любимцам: к врачу Г.В. и его тетке Татьяне.

"Поначалу были письма от Эти, в которых юное создание сообщало о своих занятиях французским, о выпускных экзаменах в гимназии, о благотворительной лотерее, на которую мать отдала граммофон, о первой поездке за границу, в Швейцарию. Письма были маленькие, квадратные, с зубчатым краем. Жизнерадостные письма, но не поверхностные, быстрые, но подробные, обстоятельные.

На первый, беглый, взгляд это всего лишь мелодраматическая