Скотт Вестерфельд «Городской охотник»

Вступительная глава

Мы вокруг вас, повсюду.

Вы не замечаете нас, потому что мы невидимы. Хотя это не совсем так. Многие из нас красят волосы в четыре цвета, носят кроссовки на пятидюймовой платформе, делают такой густой пирсинг, что в аэропорту при проходе на посадку металлодетекторы сходят с ума. Так что, если подумать, мы вполне видимы, иногда даже слишком.

Невидимы мы в том смысле, что по нам не скажешь, кто мы такие и зачем существуем. Если бы вы умели распознавать нас, мы не могли бы пользоваться магией, с помощью которой наблюдаем за вами и незаметно подталкиваем в нужном направлении. Как заботливые учителя, мы позволяем вам думать, что вы постигаете истину самостоятельно, без посторонней помощи.

На самом деле вы остро нуждаетесь в нас. В том, чтобы кто-то вас направлял, формировал, следил за переходом в сегодня из вчера по расписанию, как положено. Кто знает, что могло бы произойти с вами без этого присмотра?

Да и вообще, немыслимо, чтобы вы вдруг начали принимать самостоятельные решения.

Однако, если все наше существование — тайна, почему же я пишу это?

Это длинная история. Я имею в виду именно эту книгу, которую ты держишь в руках.

Рассказ о том, как я повстречал Джен. Сразу скажу: она не относится ни к нашим, ни к вашим. Она — на вершине всей пирамиды и тихо, без помпы, вносит свою лепту. Поверь, она нужна тебе, нужна мне, всем вам. И нам тоже.

Еще расскажу о джаммерах, которые, по всей видимости, действительно существуют, я в этом уверен. А если существуют, то они чертовски умны и строят грандиозные планы — только вот, будучи плохими парнями, норовят опрокинуть всю систему. Их цель — сделать людей вроде меня лишними, ненужными, нелепыми.

Они хотят освободить вас.

Самое смешное в том, что я на их стороне.

Ну что, может хватит предисловий? Ты как, способен собраться и уделить мне достаточно внимания? Может быть, пришло время узнать подробности?

Если готов — начнем.

Глава первая

— Можно я сфоткаю твою обувку?

— Чего?

— Вообще-то, меня интересует способ, которым ты завязываешь шнурки. Можно?

— А, ну конечно, валяй. Клево, да?

Я кивнул. На той неделе «клево» означало «здорово», так же как в свое время «кайфово» или «отпадно». А шнурки у этой девчонки были и вправду что надо! Красные, ворсистые, с одной стороны пропущены двойной петлей сквозь ушко и веером расходились к другой. Похоже на старинный японский флаг с изображением восходящего солнца, только вкось.

Ей было лет семнадцать, мне тоже. Серая толстовка, камуфляжные штаны, волосы покрашены в черный цвет, такой, что в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь древесные кроны, они отливали синевой, на ногах черные кроссовки неизвестной фирмы: марка производителя затерта черным маркером.

«Определенно из инноваторов», — подумал я.

Они имеют обыкновение приспосабливаться, выглядят, пока не присмотришься, как фирмоненавистники, удаляющие все логотипы. Вся их энергия фокусируется на чем-нибудь одном.

Например, на шнурках, как в данном случае.

Я достал трубку с камерой и направил ей на ногу. Ее глаза расширились, и я получил кивок.

Мой телефон, мобильник этого месяца, сделанный в Финляндии, удостаивался множества кивков — легких наклонов головы, означавших: я видел такой в журнале и тоже хочу. Разумеется, на другом уровне кивок имеет дополнительное значение: сейчас, когда я реально увидел человека с этим телефоном, я тем более его хочу.

По крайней мере, именно на это рассчитывала компания из Финляндии, когда они мне писали. Таким образом, в настоящий момент я выполняю две работы одновременно.

Телефон сделал снимок, о чем и просигналил, исполнив совершенно не функциональный, установленный производителем по умолчанию напев: «Сладко, сладко — шоколадка». Однако эта тема кивка не удостоилась, и я мысленно взял себе на заметку: сигнал нужно сменить. Свято место пусто не бывает.

Я проверил изображение на маленьком телефонном экране и нашел его достаточно четким, чтобы иметь возможность дома завязать шнурки по этому образцу.

— Спасибо.

— Нет проблем.

Но в ее голосе прозвучал намек на подозрение. И точно, с чего это вдруг мне приспичило фотографировать ее шнурки?

Возникла неловкая пауза, как раз того рода, какая иногда возникает, когда фотографируешь чужой башмак. Ну и что дальше?

Я отвернулся и взглянул в сторону реки. Моя встреча со шнурочным инноватором произошла в Ист-Ривер-парк, там, между шоссе Рузвельта и водой, пролегла зеленая прогулочная аллея. Одно из немногих мест, где можно воочию убедиться, что Манхэттен — это остров.

С ней был баскетбольный мяч — тренировалась в бросках по кольцам на поросшей травой площадке под Манхэттенским мостом, не иначе.

Я, как уже говорилось, здесь работал.

По воде медленно, как минутная стрелка, проползал большой контейнеровоз. За рекой лежал Бруклин, пока еще выглядевший индустриальным районом. Сахарный завод «Домино» терпеливо дожидался превращения в художественную галерею или жилой комплекс для миллионеров.

Я уже совсем было собрался улыбнуться и двинуть дальше, но тут она заговорила:

— А что он еще может?

— Телефон?

Разумеется, я готов был отбарабанить перечень опций по памяти, но как раз эта часть работенки всегда была мне в тягость (поэтому тебе не придется читать описание какой-либо продукции, во всяком случае, на этих страницах). Я пожал плечами и, стараясь не трындеть как менеджер по продажам, ответил:

— МР3-плеер, СМС, ММС, диктофон, записная книжка. Камера снимает в режиме видео десять секунд.

Она прикусила губу и опять кивнула.

— Видео, правда, дерьмовое, — честно признался я. Вранье в мои обязанности не входит.

— А звонить людям с него можно? — спросила она.

— Конечно, он… — Тут до меня дошло, что она прикалывается. — Запросто. Нажимаешь на кнопочки и звонишь.

Ее улыбка была красивее даже шнурков.

* * *

Когда Александр Грехэм Белл изобрел телефон, он воображал, что его детище будет служить для коллективной аудитории, типа для совместного прослушивания концертов или там хорового исполнения государственного гимна. Однако вышло так, что куда более популярным способом использования его изобретения стали разговоры людей друг с другом.

Первые компьютеры разрабатывались для управления артиллерийским огнем на море и для расшифровки кодов. Интернет же создавали для управления странами после ядерной войны. Ну и что с того? Большинство пользуется им, чтобы пересылать «мыло» и лазить по чатам. Одна личность