должен бы знать. Ты забыл мой последний день рождения.
— Что просто доказывает, как я стар. Ну, давай же, скажи.
— На три года больше, чем тебе.
— Следовательно?
— Шестьдесят два.
— Поправь меня, если я ошибаюсь. Ты не всегда был таким?
— Нет, доктор.
— Когда ты был молодым, ты ходил на концерты и просто сидел, наслаждаясь музыкой?
— Насколько помню, доктор.
— Так вот: другие теперь ведут себя хуже или с возрастом ты становишься все более чувствительным?
— Да, люди, безусловно, ведут себя хуже. И это делает меня более чувствительным.
— А когда ты заметил это изменение в поведении людей?
— Когда ты перестал ходить со мной на концерты.
— Мы об этом не говорим.
— Я и не говорю. Ты задал вопрос. Вот тогда они начали вести себя хуже. Когда ты перестал ходить со мной на концерты.
Эндрю некоторое время раздумывал.
— Что доказывает мою правоту. Замечать ты начал, когда начал ходить на концерты один. Значит, все дело в тебе, а не в них.
— Ну, так опять ходи со мной, и это прекратится.
— Мы об этом не говорим.
— Да, мы об этом не говорим.
Два дня спустя я подставил ножку мужчине на лестнице. Он был особенно нестерпим. Вошел в последнюю секунду со шлюшкой в короткой юбчонке; откинулся на спинку, широко расставил ноги и оглядывался по сторонам, бессмысленно вертя головой; болтал и тискал в паузах между частями (концерт Сибелиуса, вот так!); ну и, конечно, шуршал программкой. А затем, во время третьей части… нет, догадайтесь, что он сделал? Наклонился к своей спутнице и сыграл пиццикато на внутренней стороне ее бедра. Она притворилась, что не замечает, потом ласково похлопала по его руке программкой, и тут он снова откинулся на спинку с удовлетворенной ухмылкой на глупой самодовольной роже.
В антракте я тут же бросился к ним. Он был, скажем, невосприимчив. Протиснулся мимо меня с «а иди ты, Чарли». А потому я последовал за ними из зала, а затем на ту площадку боковой лестницы. Он явно торопился. Вероятно, хотел харкать и плевать, и кашлять, и чихать, и курить, и пить, и поставить свой электронный будильник так, чтобы он ему напомнил, когда включить его мобильный телефон. А потому я пнул его в лодыжку, и он проехал половину лестничного марша на своей роже. Он был грузен и, вроде бы, начал кровить. Шлюшка, которая была с ним, такая же грубиянка — она хихикнула, когда он сказал «а иди ты, Чарли», — начала вопить. Да, подумал я, может, в будущем ты научишься относиться к концерту для скрипки Сибелиуса с уважением.
Ведь все дело в уважении, верно? И если вы его лишены, вас следует ему научить. Истинная проверка, единственная проверка, становимся ли мы более цивилизованными или не становимся. Вы согласны?