еще разыскать и союзников и оппонентов, с которыми давно уже ведется переписка, обязательно разыскать их, познакомиться, вместе порадоваться и доспорить...
Неожиданно среди радостных, оживленных лиц Вася замечает насмешливый, полный скептицизма взгляд. Продолговатое, скорбное, с узенькими усиками лицо кажется знакомым. Да ведь это Пинчук, Аркадий Пинчук, один из дядюшкиных прихвостней! Странно, как это затесался он сюда?
Пинчук по-приятельски приветствовал его.
– Трогательная картинка, – усики дрогнули, губы скривились саркастической усмешкой. – Видел своего Боровика? Старый гриб расчувствовался, как девица.
Красиков молча отвернулся.
– Что делает здесь этот тип? – осведомился он у Шурочки.
– Переведен к нам из агрохимической. Как раз в день твоего отъезда.
– Соглядатай, – заключил Вася и вдруг густо покраснел.
– Что с тобой? – удивилась Шурочка.
Кто-то подал им по бокалу шампанского, чей-то громкий голос провозгласил веселый тост.
Вася выпил залпом. Шурочка, все так же удивленно глядя на него, чуть пригубила вино и отставила бокал.
– Что с тобой, Вася? – тихо повторила она.
Вася не отвечает. Говорить, так уж разом, все. Но разве можно признаться в этом? Да ни за что, ни за что на свете!..
– Я тоже был соглядатаем, – неожиданно для самого себя говорит он. – Таким же точно подлым соглядатаем.
Оказывается, это не так-то просто. Он хорошо видит ее лицо: ни отвращения, ни гнева, одно только недоумение, и все же... На минуту его даже охватывает сомнение. Надо ли говорить? Ну кто его тянет за язык?
– Еще не понимаешь? – торопится выложить он. – Вот даже сюда вылетел с дядюшкиным наказом: донести ему потом, что и как. А этот, из агрохимического, – ты думаешь случайно перевели его к нам в тот день? Он должен был заменить меня.
Он говорит и говорит – о дядином окружении, о друзьях, о самом себе...
Шурочка выслушивает его, не перебивая.
– А знаешь, все-таки ты и тогда, прежде, не был таким... Ну вот как этот, с усиками. Иначе бы я... – она не договаривает.
– Иначе бы – что?
– Иначе бы никогда, ну никогда не дружила бы с тобой.
Ему внезапно становится удивительно легко и радостно. Милая Синичка!
– Как будто ношу с себя свалил, – признается он.
– Ты все это понял там, в пустыне?
Он кивает головой:
– Не знаю. Наверное, нет. Тогда, пожалуй, не думал ни о чем, кроме спасения. И удивлялся еще Владимиру Степановичу, его благородству, упорству, мужеству. А вот вчера, когда упомянули о моем отце, партизанском комбриге. Вчера я понял все.
– Ладно, – перебивает его Шурочка. – Не будем больше. Ведь сам Владимир Степанович сказал: «Эдика больше нет».
«И не будет, милая моя Синичка», – добавляет он про себя.
– Смотри, смотри! – воскликнула Шурочка. – Вертолет взлетает прямо с крыши.
– Это Владимир Степанович со своим англичанином. Я только что проводил их. Они решили вернуться в Джанабад вдвоем.
– Вдвоем? – поразилась Шурочка.
– Это ученая машина, – улыбнулся Вася. – Попросить ее как следует, и она отвезет нас, куда захочешь...
– Все это очень странно, – проговорил Эверетт, глядя, как проваливается вниз застекленный цилиндр экспериментальной базы. – И неожиданно. Блер почему-то утверждал, что ваши идеи не получили на родине признания.
– Да, да, я знаю, – ответил Боровик. – Вчера мне показали любопытный документ. Конечно, это чушь, теперь-то вы убедились в этом?
– Но все же опыты вам пришлось поставить здесь, на юге? В другой республике?
– Ага, вот вы о чем? Это ж естественно. Пустынная флора представлена наиболее древними формами, она лучше поддается воздействию «ключа». А потом, что ж здесь необычного? Климатическое разнообразие зон в стране открывает богатейшие возможности для экспериментов. Мы постоянно этим пользуемся.
– И все, что мы наблюдали здесь, – результат воплощения ваших идей?
– Только то, что связано с проектом «Зеленый смерч». Все остальное – работа академика Кулиева и его друзей. К тому же, мы с вами видели лишь частичку, малую долю. Под Джанабадом я покажу вам поля цветного хлопка. А если нам удастся слетать в центр Каракумов...
Тихий звон перебил Владимира Степановича. На панели управления замигали лампочки.
– Ага, переключается на горизонтальный бросок, – заметил Боровик. – Все в порядке. Итак, о чем это я? Да, Каракумы... Понимаете, в недрах обнаружено огромнейшее пресноводное озеро. Оно в свою очередь плавает в подземном горько-соленом море. И вот, Аспер Нариманович подложил интереснейший проект... Впрочем, это надо увидеть.
Доктор Эверетт смущенно молчал.
– Не знаю, сможете ли вы извинять меня, – проговорил он наконец. – Такое дикое подозрение...
– Ну, полно, не будем вспоминать об этом, – остановил его Владимир Степанович. – Вы были так взвинчены, кто может осудить вас... Окажите-ка лучше, что теперь, какие у вас намерения, планы?
Эверетт опустил голову.
– Не знаю, – устало проговорил он. – Я счастлив, что сумел помочь вам. Но дальше... Какую пользу я еще мог бы принести? Проблема борьбы с саранчой решена вами до конца. Мне нечего больше делать, не над чем трудиться.
– Нечего больше делать! – возмутился Боровик. – Вам, с вашей светлой головой, неистощимым терпением, упорством... Не узнаю вас, коллега. Подавать в отставку перед решающей битвой!
– Битва? – слабо улыбнулся Эверетт.
– Неужели вы не ощущаете, что мы на пороге величайших открытий, – горячо заговорил Владимир Степанович. – Что пришло время и нам, биологам, сказать свое слово. Мы уже умеем создавать почвы в пустынях, передвигать саранчовые стаи, отправлять косяками рыбы в море. Природа уже готова раскрыть перед нами глубочайшую из тайн своих – тайну жизнеобразования. Сколько здесь неизведанного, нового! Что принесет человеку одно только открытие энергии роста! Вспомните хрупкие корни, разламывающие скалы, таежные травинки, запарывающие асфальтовые корки мостовых, – какие неведомые нам мощности заключены в них!
Продолжительный звонок прерывает Владимира Степановича.
– Вот мы и прибыли, – улыбается он, прислушиваясь к мелодичному звону. – Это наш автопилот возвращает меня с облаков на землю.
Машина быстро снижается. Земля, уже подернутая сумеречной дымкой, стремительно несется навстречу. С каждой секундой все яснее проступают очертания огромного оазиса, зеленеющего среди необозримых песков.
– Три года назад, – говорит Владимир Степанович. – Всего только три года назад здесь были одни лишь сыпучие пески.
Его спутник, затаив дыхание, смотрит вниз. Белоснежные строения, темные массивы садов,