Лидия Чарская «Мальчишка»

— Ну, есть ли терпение с этим ребенком. Царица Небесная, не за грехи ли он послан мне! — восклицала с неподдельным ужасом добрая тетушка Агния, тряся разноцветными лентами своего белого чепца.

Тетушка Агния, обыкновенно тихая и кроткая, с утра до вечера занятая плетением кружев, теперь просто ходуном ходит от шалостей этого ребенка.

А ребенок, возбуждающей справедливое негодование доброй тетушки, или, вернее, смуглая, черноглазая и черноволосая Женни, уже более получаса гоняется за поросятами по двору. Ей, кажется, доставляет невообразимое удовольствие мучить бедных животных, предварительно спугнув их внезапным нападением.

— И глупая собака Серко туда же!.. Носится с оглушительным лаем. Чудный пример подает ему Женни! Ну, и племянница! Есть ли терпение с нею? Мальчишка, настоящий мальчишка!

Белый чепец тетушки грозит свалиться с ее тыквообразной головы. Разноцветные ленты развеваются вокруг раскрасневшегося лица, на котором застыло выражение недоумения, ужасного недоумения…

Бедная тетушка Агния!

Вот уже 20 лет проживала она в своем маленьком имении Курской губернии, надеясь провести мирно и тихо остаток дней своих, как вдруг внезапное известие от брата вверх дном перевернуло весь строй тихой жизни доброй тетушки.

Брат путешествующий всю свою жизнь с научными целями, просил ее, за несколько тысяч верст расстояния, взять из института окончившую курс «его сиротку» и приютить «до времени» у себя в имении. Если же до его возвращения, — этими строками заканчивалось письмо, — найдется хороший человек, который составит приличную партию Женни, то он заранее дает согласие на брак дочери.

И при всем том прилагалась внушительная сумма в 50 тысяч на все необходимое «для малютки».

Приличная партия, 50 тысяч и сама «малютка», как громы небесные сразили бедную тетушку. Она положительно лишилась сна и аппетита, не явившихся и с приездом этой «малютки», оказавшейся полу девушкой, полу мальчишкой, с резкими манерами и звонким голосом. По мнению тетушки она даже и не красива… даже дурна… положительно дурна собою… Глаза черные, черные как черешни, с круглыми иссиня белыми белками, зубы острые, как у волчонка, и рот крупный, яркий, смеющийся… Ну, прямо-таки неприличный рот для барышни!

Одним словом, цыганка, совсем цыганка… И при этом какая-то необузданность, стремительность и вечное, неуместное веселье… И это барышня! Но, Боже мой, чему же их учили в институте? Скромность — первая наука, по мнению тетушки Агнии, а Жени — настоящий мальчишка. О, когда она, тетушка, была молоденькой барышней (барышней добрая тетушка оставалась и но сию пору), могла ли она скакать по полям на лошади, без седла, верхом (о, ужас!), вцепившись руками в гриву, как это делает Женни, или целыми часами гоняться по двору с собаками, испуская дикие крики. А он мечтает о партии… партии этому мальчишке!

Тетушка почти задыхается от прилива негодования, ленты пляшут дикий танец вокруг ее раскрасневшегося, как пион, лица…

И сегодня, как назло, сегодня Женни хуже обыкновенного, а она, тетушка, так рассчитывала на этого доктора… Дзянскаго… Добрянскаго… как его… Ну, одним словом, о «приличной партии» Женни.

Это новый земский врач, который не сегодня-завтра приедет с визитом… Для него-то новый чепец с еще более радужным убором торжественно восседает на макушке тетушки.

Балконная дверь распахнулась с грохотом и шумом… Ну, не мальчишка ли это? Волосы спутаны… Глаза, как у разбойника!

— Что с тобою? — в ужасе восклицает тетушка.

Женни смотрит в недоумении. Что с нею? Голова на месте, руки и ноги тоже.

— Сударыня, не угодно ли вам привести себя в порядок, — дрожа от негодования, говорить тетушка, — да посидите час спокойно на месте, у нас будут гости!

— Уж не доктор ли, о котором вы говорили, тетушка? — догадывается она.

— Именно доктор, сударыня.

— Но я же здорова, да и вы, тетушка.

О, эта наивность! Она воображает, что доктор должен только лечить.

Тем не менее тетушка собирает все свое мужество и читает наставление Женни, как надо держать себя.

Под окном захрустел песок, мелькнула серая шляпа… Тетушка машинально оправляет чепец и делает Женни отчаянные знаки уйти.

Но Женни и не думает слушаться. Она впивается любопытными глазами в молодого человека с красивым загорелым лицом и коротко подстриженной бородкой. Он, в свою очередь, несказанно поражен видом девушки, растрепанной, смуглой и красной, но тем не менее чрезвычайно миловидной.

— Лев Александрович Брянский, — представляется он тетушке.

Та хочет познакомить его с Женни… Но, о, ужас! Женни уже нет на прежнем месте!

— Фекла! Фекла! — неистово кричит тетушка, — позовите барышню, скажите, чтобы шла сейчас.

Бедная тетушка! Она не воспитывалась в институте и сделала промах, вызвавший легкую улыбку на лице доктора.

Женни уже стоить в дверях, чинная и приглаженная; около нее Серко. Непринужденно подает она Брянскому свою тоненькую, смуглую ручку.

— Чернушка, — мысленно говорит Лев Александрович — но какая милая, славная чернушка!

Он расспрашивает ее о деревне, о полях, о Серко. Она отвечает совсем, как подобает барышни, окончившей курс в столичном институте. Тетушка успокаивается. По лицу ее расползается блаженная улыбка… Брянский заводит речь об институте.

— О, она великолепно училась, — неожиданно восклицает тетушка (не ученая лентяйка, по ее мнению, не может остановить на себе внимание доктора), — великолепно, особенно по Закону Божьему (религиозность — это гарант в данном случае, мелькает в услужливом мозгу тетушки). Сколько тебе было по Закону, Женни?

— Пять.

И цыганские глаза шаловливо искрятся.

— Ну, да, у них пятибалльная система, — поясняет довольная тетушка.

— Нет, — неожиданно заявляет Женни, — при двенадцатибалльной — пять, и из педагогики пять, а из истории три, и из географии три, а там все колы, колы, колы… — и глаза уже совсем смеются.

Боже мой, что сталось с этим ребенком? Тетушка как на иголках и поминутно меняется в лице. Даже доктор смутился. Женни уже не остановить никакими силами. Она хохочет, как мальчишка, ужасно разевая рот, точно забавляясь мучениями тетушки… Один Серко сочувствует ей, умильно вертит хвостом и заглядывает в лицо.

Доктор стал прощаться.

Женни присмирела на минуту и стала снова «барышней», но только на минуту… Как только серая шляпа скрылась за изгородью сада, Женни неистово захохотала, Серко залаял, оба с шумом помчались в сад, и пошла потеха!

Тетушка только зажала уши и поспешила в кухню жаловаться Фекле.

Бедная тетушка