насквозь зернышки, полосатые ягоды крыжовника. Под густыми ветвями деревьев никакая жара не страшна. А уж сколько заветных уголков во дворах, за сараями, между домами! Там, вдали от придирчивых взрослых, можно играть в любую, самую интересную игру хоть до вечера.

Верховодила всей компанией Саша Магакян. Худая и черная как галка, она была старше Зиночки на полгода и выше на целую голову. Она лучше всех прыгала через веревочку. Умела спрятаться так, что никто не найдет. Если играли в «дочки-матери» или в «гости», она обязательно была мамой. А если в «самолет» или в «паровоз» — летчиком или машинистом.

А Зиночке доставались второстепенные роли. То он был дочкой, то жужжал, как самолет, или гудел паровозом. Зиночка не обижался. Но иногда ему очень хотелось самому играть настоящую мужскую роль. Да разве Сашу переспоришь?! Как уставится своими черными глазищами! Как начнет доказывать! И все равно выходит, что Зиночка неправ, и эту роль никто, кроме самой Саши, лучше играть сможет…

«БОЙ ЗА СЕВАСТОПОЛЬ»

Спрятавшись от солнца, Зиночка в закоулке, в который уже перекладывал с места на место свои железки. Саша опять куда-то исчезла с утра. Скучно… Вдруг по шее ползло что-то, защекотало лапками. Он отмахнулся… Чуть погодя — опять ползет.

— Ах ты, противная муха! — крикнул он и обернулся. Но никакой мухи не было. Из щели между досками высунулась длинная травиночка с кисточкой на конце, мазнула его по носу и исчезла. Послышался смех. И над забором появилась Саша:

— Бросай свои железки. Я такую игру придумала!

— Ты уже пришла?! — обрадовался Зиночка и, опасливо оглядываясь на дом, полез через забор.

— Играть в Севастополь будем! — объявила Саша, когда все собрались в соседнем дворе. — В Севастополе моряки наши, советские. А фашист лезет и лезет. А наш капитан как закричит: «Бей фашистских гадов!» И та-та-та-та! Из автомата…

Она быстро распределила роли. Сама — морской капитан. Клава с Ниной — матросы. Лида и Катя — партизаны, которые выходят из подполья и бьют фашистов с тыла.

— А я кто буду? — спросил Зиночка.

— А тебе мужская роль. Ты будешь фашистом.

— Не буду я фашистом! — возмутился Зиночка.

— А кто же будет? — удивилась Саша. — Клава и Лида не умеют выть и кричать на разные голоса. Только ты умеешь.

— Все равно не буду! Папа говорит: фашист хуже зверя.

— Так тогда и игра не получится. Ну побудь фашистом один только разик! Пиратом ты сколько раз был! — упрашивала Саша.

— Пиратом буду. А фашистом — никогда! — уперся Зиночка.

Они бы, наверно, сильно поссорились. Но за забором послышалась возня. Сверху кубарем скатилась Лидина кошка, а за ней во двор спрыгнул взъерошенный пес. Кошка рыжей молнией взлетела на тополь. Девчонки завизжали и забились в угол двора.

— Бешеная! — крикнула Саша и стала карабкаться на забор.

Зиночка тоже хотел бежать вместе со всеми. Но всмотрелся и вдруг пошел к яростно бросающемуся на дерево псу.

— Съест! Он тебя съест! — ахнули девчонки и в ужасе закрыли глаза. А когда открыли, пес уже не лаял и не кидался на дерево, что-то ел из рук Зиночки. Пес был такой большой, а Зиночка такой маленький, что из-за собачьей спины виднелась только его голова. Потом он взял собаку за ошейник с обрывком веревки, проводил до ворот и закрыл калитку.

— Как же ты не забоялся? — с уважением спросили девочки.

— Так он же знакомый! Его Полкан зовут, — объяснил Зиночка.

Они еще немного поговорили о собаке и вернулись к игре.

— Фашистом все равно не буду! — заявил Зиночка. — Я морским капитаном хочу. Разве ты забыла, Сашенька? У меня и бескозырка моряцкая есть. С ленточками!

— У него бескозырка есть, — как эхо, повторили девочки.

— Я хочу капитаном, — настаивал Зиночка.

— Он хочет капитаном, — поддержали девочки.

— И я хочу! — заупрямилась Саша.

— Зато он собаку прогнал! — напомнила Лида.

Против этого Саше возразить было нечего. И впервые за все время она уступила Зиночке:

— Ну и пусть! А тогда я буду командиром партизан!

— А кто будет фашист? — спросила Клава.

Фашистом быть никто не согласился. Тогда они решили: пусть фашистами будут пыльные заросли бурьяна. Еще и лучше! Их и колоть, и рубить можно по-правдашнему…

От Очаковской до Дона рукой подать. Стоит только по булыжной мостовой Державинского спуститься на два квартала ниже — вот он и Дон перед тобой. Широкий. В зеленых берегах. Но до пяти лет Зиночка не только ни разу не купался в Дону, но и видел-то его разве что с крыши дома да с ветвей высоченного белокорого тополя, который рос во дворе.

Мама очень боялась воды. Много лет назад, купаясь в Дону, утонул ее младший брат Митя. Нырнул с полузатопленной баржи, да так и не вынырнул. Оказалось: запутался Митя в обрывках сетей и проволоки, оставшихся после войны.

Никакие самые горячие просьбы Зиночки не помогали. Лицо мамы становилось бледным. Глаза наполнялись слезами. Она крепко прижимала к себе сына и уговаривала:

— Нет! Нет!.. Не надо, Зиночка. Это ужасно! Я не перенесу… Обещай, что ты никогда не будешь проситься на Дон!..

Зиночка гладил ей лицо, руки, сам глотая слезы. И обещал…

Проходило несколько дней, и все повторялось сначала..

Этим летом подружки Зиночки стали частенько ездить со взрослыми купаться на Дон. И Зиночка оставался один.

Мама делала все, чтобы он не скучал: покупала игрушки, насыпала целую гору желтого речного песка, ставила посреди двора большое корыто и наливала в него воду до краев.

Но Зиночке не хотелось купаться в железном корыте, одному играть и загорать на песке. Он уходил в сад, садился рядом с конурой своего лохматого друга Тузика и жаловался:

— Опять не пустила, Тузенька. Ее даже Сашина мама просила. Давай тогда сами играться…

Первого июля папа пошел в отпуск. И для Зиночки началась совсем иная, полная тайн и открытий, новая, интересная жизнь.

Оказывается, доски, которые папа целый год хранил в сарае, не просто так лежали, а «выдерживались» и стали теперь такие, что, если ударить по ним палкой, звенят, как гитара.

— А почему они звенят, папа?

— Значит, сухие и без трещин. Это нам и надо. Любую вещь из них сработаем — будет как игрушка и проживет хоть сто лет.

— А какую вещь мы сработаем? — допытывался Зиночка.

— Не догадался? — улыбнулся папа. — Тогда потерпи, — и, увидев обиженное лицо сына, сказал: — А вот нос вешать — это последнее дело. Тащи-ка рубанок. Вместе строгать будем.

— Я мигом! — обрадовался он и помчался за инструментом.

Через два дня, когда все доски и бруски были оструганы, Зиночка всполошил подружек сногсшибательной вестью:

— Лодка! Мы